Как мы играли в писателей-юмористов

Давным-давно, когда на свете ещё были стенгазеты, в вычислительном центре одного ядерного института выпускали стенгазету «Импульс». Не все, может быть, слышали о ней, хотя, согласитесь, это странно. «Импульс» отличало отменное чувство юмора, которое иногда принимало законченные литературные формы. Мы играли в писателей-юмористов. И самое главное, находились люди, которые принимали эту игру всерьёз. Они называли себя нашими читателями и удивлялись, что нас не печатают на 16-й полосе «Литературной газете». Это было приятно…

Всё началось с двух человек, математиков по образованию и программистов по роду занятий, которые и сами не сразу поняли, что они придумали, и уж совсем не ожидали, что эта бодяга растянется на четверть века. Когда я включился в эту игру, в неё играли уже добрых полтора десятка лет. Дело было перед Новым годом. Разрабатывалась концепция очередного номера. В углу просторной комнаты, нахохлившись, сидели отцы-основатели — знаменитые Шириков и Корнейчук и в ответ на призывы очередного редактора повеселить народ вдумчиво молчали. Поэт и дуэлянт Кавченко, которому ещё не по рангу было держать большую паузу, поинтересовался, будет ли смешно, если он напишет рассказ о том, как знакомый горнолыжник, спускаясь с пика Тяпкина, упал, получил удар собственной лыжей по заднему месту и ещё считал себя счастливчиком: вот, мол, как удачно сложилось — а ведь могло бы и по голове!

Какие люди! подумал я.

Меня спросили, что я умею делать. Я скромно ответил, что могу наклеивать заметки. Потом спросили очень серьёзного и очень усатого человека, тоже новичка, который, как и я, впервые оказался в такой блестящей компании. Как вы уже догадались, это был Женис. Женис ответил, что умеет фотографировать. После этого предновогоднее заседание «Импульса» для нас завершилось. Женис спросил, чем я на самом деле хочу заниматься. Я признался, что хочу писать рассказы. Женис в свою очередь признался, что хочет рисовать карикатуры. Но о том, что он хочет стать редактором, Женис тогда умолчал.

Штрих к портрету Жениса. На голове у него вместо причёски был шалаш из густых волос, причёсывался он, двумя быстрыми движениями ладоней отбрасывая волосы назад. Так же он причёсывается и сейчас, хотя шалаш несколько осел и напоминает скит.

Как я уже говорил, Женис показался мне чересчур серьёзным, даже угрюмым человеком. В том, что первое впечатление оказалось обманчивым, я очень скоро убедился. Если движение — это форма существования материи, то в первую очередь это относится к материи, из которой состоит Женис. «Ха-ха-ха!» — было его визитной карточкой. Не только у поэта, у каждого человека есть свой лирический герой. Я долго присматривался к лирическому герою Жениса. Это страшный авантюрист и бахвал их бахвалов.

За всю свою историю «Импульс» перевидал великое множество редакторов. Одни шли на эту должность по призванию, другие — по велению гражданского долга, третьи отрабатывали общественную работу. Менялся и состав редколлегии. Но самая самонадеянная и нахальная команда собралась в редколлегии при Женисе Мусульманбекове.

Первым делом Женис выбил помещение для фотолаборатории, вторым — деньги на фотоаппаратуру. Оцените: «Импульс» долгие годы мечтал купить фотоаппарат «Зоркий» на паях с туристами. А тут приходит какой-то Женис из Казахстана и выколачивает из партбюро 1000 рублей! И это в то время, когда официальный курс доллара составлял 66 копеек!

В магазин за фотоаппаратурой я отправился вместе с Женисом. Дело было перед 7 ноября. Когда мы пришли на базу ОРС заверять выписанные фототовары печатью, там уже запирали двери и накрывали столы.

«Тук-тук-тук!» — постучал Женис.

— Кто там? — послышался в ответ заинтересованный женский голос.

— Я.

— Кто я?

— Гость из заморской страны!

Дверь приоткрылась, Женис юркнул внутрь, послышался дружный женский смех и жизнерадостный хохот Жениса, словно там его щекотали, затем дверь снова приоткрылась, и в щёлку высунулся Женис с пятёрочкой:

— Сань, купи красного… Очень нужно для дела!

Женис заново собрал разбежавшуюся редколлегию. Он привлёк новых людей и вернул старых. Ширикова и Корнейчука по привычке подставили шеи под хомут, не подозревая, что Женис изменил правила игры. Поэта и дуэлянта Кавченко удалось поймать на диссертации: он готовился к защите, а общественной работы у него не было. Много времени пришлось потратить на Мазного. Мазный был поэт, и не только в душе, но и на бумаге. В молодости он подражал Есенину, но душу вкладывал, конечно, свою. Мимо такого человека Женис не мог пройти. Ему удалось добиться согласия Мазного стать членом-корреспондентом редколлегии. Обработка проходила в кафе Дома учёных. Женис чудовищно коверкал труднопроизносимое для него словосочетание «Геннадий Леонидович», Мазный энергично протестовал, требуя, чтобы к нему обращались по имени; Женис продолжал коверкать его имя-отчество и упорно обращался к Мазному на «вы». Потом выяснилось, что они почти ровесники — Мазный всего на полтора года старше Жениса, но Мазный к тому времени был человек известный, а Женис пребывал в безвестности, Мазный выглядел доктором наук, а Женис рядом с ним был как молодой петушок.

Женис сразу увеличил норму литературной выработки в несколько раз:

— Прежде литсотрудник писал в год по рассказу, а остальное время почивал на лаврах. Теперь, — пообещал Женис, — каждый литсотрудник будет давать в номер по рассказу!

— Однако! — хладнокровно заметил Кавченко.

Старые литературные волки Шириков и Корнейчук, собаку съевшие на стенгазетном юморе, поинтересовались: кто это говорит? Женис представился:

— Женис, ха-ха-ха!

— А по отчеству? — уточнил Корнейчук.

Женис сказал, что по отчеству не надо, пусть будет просто Женис. Корнейчук подумал: пусть попробует пацан. Вдруг у него получится.

Включаясь в эту игру, каждый из новичков решил для себя: игра стоит свеч. Если у Ширикова с Корнейчуком и были когда-то литературные амбиции, то к тому времени, когда пришли новые игроки, их честолюбие заметно притупилось. Что же вы хотите. Столько лет — и никакой серьёзной конкуренции. Кавченко не в счёт. Мазный тоже. А тут пришли молодые волки, и у каждого амбиций сверх всякой меры… Было от чего взбодриться!

Одним из молодых волков был Женя Мазепа. Кое-какой литературный опыт у него имелся: он прошёл хорошую стихотворческую школу у Ширикова в отделе развития и эксплуатации математического обеспечения. Раз в год всё мужское население отдела призывалось на литературные сборы, которые продолжались, пока каждой женщине отдела не было сочинено хотя бы по четверостишью (то есть, на каждого стихотворца в среднем приходилось 5 хотя бы четверостиший).

Мазепа был молодой специалист, только что из Университета, на всё смотрел распахнутыми глазами и, как говорят в таких случаях, был безобразно молод и оголтело талантлив. Его необузданная фантазия искала выход во всех видах творчества. Он сидел с Мазным, много народу там всякого сидело, а ещё больше приходило, и на стенах комнаты висели мазепины художества: конный портрет Мазного, портрет Мазного в рентгеновских лучах; две картины, выполненные цветными фломастерами: на одной — куриная лапа с женской грудью, держащая в когтях Земной шар («Грядёт эмансипация»), на другой — змея, играющая на фортепьяно… Законченность общей картине придавали рубли с профилем Мазного, начерченные на доске. Всё это давно уже стало достоянием будущих археологов. Первыми исчезли рубли. Их уже археологам не видать. Заглянул добрый человек с опытом партийного секретаря, много повидавший на своём веку, тёртый калач, одним словом, и по-отечески посоветовал: вы с этим, ребята, поосторожнее…

Из протокола заседания редколлегии.

Женис. Так, значить... «Кто работает на Сайбер, носит тот фарцовый блайзер». Хм. Фарцовый блайзер. Блайзер... Сайбер. Блайзер...

Мазный. Это можно выкинуть.

Женис (с облегчением). Ну, если сам автор...

Мазепа. Я грубо извиняюсь, но это я написал. Но я не против, можно вычеркнуть.

Я. Конечно, надо вычеркнуть.

Мазепа. И не потому, что рифма дурная, как тут намекают. Рифма у меня замечательная. Просто Сайбера у нас, кажется, не будет.

Женис (тактично). Да, жаль Сайбера... Так, товарищи, ещё одно стихотворение Мазепы: «Шёл я полем, шёл я лесом в магазин за бутылесом».

Мазепа. Отлично!

Женис. Неплохо.

Корнейчук. Душевно.

Мазный. Бутылесом — это хорошо!

Я. Можно оставить.

Женис. Далее...

Часто заканчивали газету далеко за полночь. Те, кто ещё не ушёл домой, вповалку лежали на кожаных диванах в партбюро, где клеилась газета, и только Женис, редактор и художник, продолжал творить, подбадривая себя нечленораздельными выкриками, песнями и горячим чаем:

— Менял я женщин, тим-тирьям-там, как перчатки... (Глоток горячего чая) О-о-о!!! Носил я брюки, тим-тирьям-там...

У Жениса был свой подход к литсотрудникам — лесть. В критических ситуациях он пускал её в ход и обязательно добивался результата. Чем грубее была лесть, тем лучше выходил результат. Вот оно, секретное оружие Жениса. Он восхищался каждой новой вещью. Он посадил всех нас на творческую иглу. Уж он-то знал, как от заурядной похвалы расцветает самый заурядный талант. Вот где важно было соблюсти меру! Где тот аптекарь, который может соблюсти меру? Женис был тот аптекарь.

Случалось, однако, что он отказывался восхищаться тем, что ему подсовывали, и поворачивался к литсотрудникам противоположной стороной. Отвергал какую-нибудь вещь напрочь. Скажем, мазепину нонконформистскую сказочку о тараканах. И тогда о тараканах можно было смело забыть. Женис ведь от природы очень упрямый человек. Он мне рассказывал, как водил своего упрямого сына в первый класс, а тот не хотел. Хорошая тема для юмористического рассказа. «Это у вас, наверное, национальное,» — сказал я. — «Нет, — возразил Женис, — это у нас фамильное. Я в детстве доводил отца до бешенства. Мать говорила: отец, что ты сердишься? Он же весь в тебя. И отец сразу добрел…».

Наклеивая заметки в очередной номер, Мазепа сказал:

— Редуктор ты, Жумкеныч. Большое тебе литературное спасибо. Зажал мою «Курочку Рябу».

Этой сказочке к тому времени уже исполнилось года два, содержание её сам автор к тому времени уже прочно забыл (впрочем, как уверял Женис, никакого содержания в ней не было), — но никак не мог забыть, что Женис её отверг.

— Неужели ты до сих пор ничего не понял?! — сразу вскипел Женис.

— Ничего я не понял, — упрямо подтвердил Мазепа. — Отличную сказочку я тогда написал!

Может быть, это случайность, а может и нет, но перед Новым годом Женис опять зажал его вещь: теперь это была сказочка о тараканах (главного героя, если кому интересно, звали Эдик).

— Я тебя ещё раз спрашиваю: ты напечатаешь мою сказочку о тараканах? — спросил Мазепа.

— Твою вшивоту печатать не стану! — отрезал Женис.

Поэт и дуэлянт Кавченко решил воспользоваться ситуацией. Спросил вкрадчиво:

— А мою «Галатэю» напечатаешь?

Женис помахал в воздухе машинописными листами:

— Она уже напечатана!

— А поместишь? — упавшим голосом спросил Кавченко, понимая, что неожиданная удача ускользнула у него из рук. При других обстоятельствах он вызвал бы Жениса на дуэль, но положение соискателя обязывала к сдержанности: предстояла защита, а под него уже подкапывались. Поэт и дуэлянт — это ведь не пустые слова, эту славу, которой Кавченко себя покрыл, ещё завоевать надо было. Спрашивали у Жениса враги, как бы между прочим: «Как там Кавченко? Работает?». — «А как же! Основной литератор!», — уверенно отвечал Женис. И слышал в ответ разочарованное: «Да-а?».

— Ну, Саш, ты же понимаешь, — мягко сказал Женис. Кавченко, конечно, понимал. Взрывоопасной штучкой была эта самая его «Галатэя». Много народа от неё не полегло бы, конечно, но шума от её публикации было бы предостаточно.

— Ты как наш замполит, — проворчал Кавченко. — У нас такой замполит в армии был. Стихи мои редактировал. Это, говорит, у тебя не очень. Почему? Конец неудачный. Ты тут пишешь: «Товарищи мои, я вижу вас во снах». Ну и что? Как будто всех нас куда-то посылаешь. Не будем печатать!

— Я тебя последний раз спрашиваю: напечатаешь мою сказочку о тараканах? — снова включаясь в беседу, спросил Мазепа.

— Отнеси её в санэпидемстанцию, — сострил Женис.

Обычно в таких случаях Мазепа бушевал, грозился выйти к чёртовой матери из «Импульса», но все понимали, что всё это только слова, да и он сам понимал, что никуда он не выйдет, потому что он успел вкусить сладость авторства, и ему нравится сидеть на заседаниях редколлегии, обсуждать опусы коллег и отстаивать свои.

— Уйду я от вас, — сообщил Мазепа.

— А я уже во все общества позвонил, чтобы тебя никуда не брали! — тут же парировал Женис.

— В памятники я уйду, — угрюмо сказал Мазепа. — Во Всероссийское общество охраны памятников меня всегда возьмут. Опять председателем, — добавил он и помрачнел.

Чтобы разрядить обстановку, я достал из-за шкафа старые номера, расстелил их на столе. Все разбрелись вдоль «Импульсов» и погрузились в изучение прошлого.

— А ничего, — растроганно сказал Кавченко. — Варили репы...

Я придумал фразу: «Он бросал в её сторону томные и даже двухтомные и трёхтомные взгляды» — и озвучил её в присутствии Жениса.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Женис. — Молодец. Запиши.

— Я уже записал.

— Ха-ха-ха! Молодец.

Осенью, когда готовился очередной номер, я напомнил ему эту фразу. Женис нахмурился.

— Я её уже где-то слышал.

— Да это же я тебе сказал!

— Нет, я её где-то читал.

— Да нет, помнишь, мы шли через площадь, а навстречу шла девушка, и ты ещё сказал: «Какой томный взгляд», — а я...

— Нет, я точно вспомнил, это я в «Литературке» читал, — отрезал Женис.

Я был раздосадован страшно. Случай отыграться не заставил себя долго ждать. У нашей чудо-машины CDC-6500, на которую молились пользователи из других лабораторий, обычно такой безотказной, отказала оперативная память. Раздосадованный чудовищными потерями машинного времени, выброшенный на обочину научной жизни, Женис придумал фразу для «Доски объявлений»: «Что-то с памятью моей стало. CDC-6500».

Показал мне. Спросил с надеждой в голосе:

— Ну как?

— Да это уже было.

— Не может быть!

— В «Литературке печатали», — небрежно уточнил я. — Но как актуально! Подпись только надо другую придумать, более человеческую. Например: «Женис»…

Распоряжение по редколлегии

В виду того, что произведения литсотрудников неразличимы по стилю, впредь рядом с печатным текстом помещать рукопись, чтобы их можно было отличить хотя бы по почерку.

Редактор

Подобно пушкинскому Сильвия, Женис оставил ответный выстрел за собой. И выстрелил в самый неподходящий для меня момент. Осень наступила, простыл, из одежды ничего подходящего нет — надел синюю куртку и зелёную шляпу. Женис увидел, расхохотался:

— Бьёшь на внешний эффект! Но ты не достиг своей цели, я не упал!

Встречаю Жениса на 7 ноября в оранжевых туфлях.

— Что-то это мне напоминает, — говорю. — «Золотая осень»? Или наоборот, «Грачи прилетели»?

— Жена купила, — насупился Женис. — Так бы ни за что не надел…

Захожу как-то к нему в общежитие на Ленинградской, 10 — наш герой лежит под брошюркой Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Смутная догадка, мелькнувшая у меня в тот момент, вскоре подтвердилось.

Мазный придумал каламбур:

— Женись, Женис!

— Ха-ха-ха! — было ему ответом.

— Женис, вы женитесь? — спросили женщины из редколлегии.

— Нет, — категорически отверг этот слух будущий молодожён. — Я ежемесячно вступаю в незаконный брак.

— Так редко? — кротко удивилась Лина Рудольфовна…

В нагрузку к свадебному подарку молодой жене вручили собрание любимых фраз и междометий её моложавого супруга:

Ха-ха-ха!

Скромнее надо быть.

Это тебя не украшает.

Скромнее надо быть, и женщины к тебе потянутся!

Мужчина — это всегда спереди!

Женис был одним из самых долгосрочных и самым успешным редактором «Импульса». Он продержался четыре года. Брестская крепость, напомню, простояла меньше. Уходя, он дал полдник и вручил своему преемнику редакторский чемоданчик.

Я спросил:

— Может, передумаешь?

— Нет! — отрезал Женис. — Мне надоело читать ваши бездарные опусы и делать вид, что это талантливо!

— А ты не делай.

— Если бы я не делал, вы бы давно уже разбежались.

— Но рисовать-то хоть будешь? А мы будем говорить, что это талантливо.

Женис смягчился, почесал в затылке, поправил на голове харизму.

— Может быть... Если меня очень попросят. Я тоже буду гордый!

Указ Совета министров СССР

За большие достижения в деле строительства «Импульса», хороший вкус, выдержанность и крепость, а также в связи со 175-летием добровольного присоединения Северного Казахстана к России переименовать французский коньяк «Женис» в «Женис Жумкенович» с присвоением ему внеочередной звёздочки.

Оказалось, что Женис не только великий редактор, но и незаменимый художник. Редактора худо-бедно вместо него нашёлся, а вот другого художника рядом с этим мужиком во всей Лаборатории поставить было некого. После болезненно бледного февральского номера Мазепа заявил, что это позор для «Импульса», и ещё одного такого позора, да ещё 8 марта, он не переживёт, и пообещал, что постарается найти художника на стороне.

И он постарался. Заставку номера украшала прекрасная молодая женщина в полупрозрачных одеждах; каждый участок тела которой сопровождался гимном женской красоте, почерпнутым из анналов классической поэзии. Но женщина оказалась так хороша, что на замысел никто не обратил внимания. С роскошно ниспадающими волосами, молодая женщина а ля Боттичелли ступала прямо в сердце зрителя...

— Ах, что за женщина, что за женщина! — тихо восхищался Шириков. — Жень, кто это?

Мазепа ходил вдоль газеты туда-сюда с гордым видом, как будто он сам всё это нарисовал.

— Знакомая художница. Это она с себя рисовала.

— Смело!

— Не замужем?

— Не замужем. Имеет дочь. Дружит с художником.

— И не одним, — сострил кто-то.

— Не пошлить, — сделал замечание Мазепа.

— А то по репе, — добавил Кавченко.

— Ах, что за женщина, что за женщина! — тихо восхищался Шириков.

— Что-то уж очень хороша, — заметил кто-то из скептиков.

— Ну, это идеализация, — тёплым голосом сказал Шириков и дружески взглянул на Мазепу: — Жень, познакомь.

— Ладно, — солидно кивнул Мазепа.

— Приведи её к нам на вечер.

— Хорошо…

После Жениса чередой пошли редакторы-одногодичники. Время работало против нас. Кончилось это так. Наступила свобода слова. Рухнули, кажется, все стенгазеты Советского Союза. Кому нужна газета тиражом в один экземпляр? Рухнул и «Импульс»…

Юморист первого ранга Шириков вышел на литературную пенсию. У него сохранился хороший литературный багаж. Все эти рассказы, написанные, казалось бы, для узкого круга лиц, продолжали (и продолжают) находить новых читателей. Недавно все они, его рассказы и персонажи собрались, наконец, по одной обложкой. Можно потрогать, понюхать, полистать — как сказал бы сам Владислав Павлович, факт налицо, а всё не верится!

Корнейчук с юмористических рассказов перешёл на поэзию; особенно хорошо у него получаются пародии на товарищей по литературному цеху.

Кавченко с поэзии перешёл на прозу, докатился до журналистики, опубликовал старые рассказы в городских газетах, но вместо восторга почувствовал душевную усталость, разочаровался в журналистике и вернулся к научной работе. После многих лет исканий, путешествий в поисках себя и мира, порывов уехать в дальние страны, впал в гомеостаз и окончательно сросся с неторопливой жизнью нашего городка. Теперь, как и все, ходит в Институт. Уже не разбрасывает перчатки направо и налево, вспомнил полузабытые слова «сеанс», «ускоритель», «пучок», «кандидатская надбавка» — их смысл и прагматику, кстати, тоже: получает положенную ему кандидатскую надбавку. Вот что значит писать диссертации. Вот что значит своевременно позаботиться о будущем. Пишите, люди! Но мечтать о настоящей литературе Кавченко так и не бросил и продолжает бредить литературными заработками, пугая по ночам соседей за стеной. Столько раз ему предлагал: напиши об этом, напиши об этом. Ты владеешь материалом. У тебя лёгкое перо… А он, неисправимый романтик, тут же спрашивал: а гонорар?

Мазный теперь профессор, и в этом новом для себя качестве он вот уже десять лет кряду читает лекции студентам в местном университете; время от времени он открывает свой литературный чемодан и публикует в Интернете стихи.

В Интернете публикуется и Мазепа — а как же иначе! — положение обязывает: ведь он — генеральный директор фирмы «Контакт» и владелец портала dubna.ru. Но не ищите его там: человек солидный, он, чтобы избежать пересудов, публикуется исключительно под псевдонимом.

Вообще в Интернете полно наших. Задайте «Мазный» — и тут же выскочит: «На БЭСМ-6 сегодня мрачная погода, на БЭСМ-6 сегодня руг и грязь, у БЭСМ-6 сегодня не проходит какая-то очередная связь…». Задайте «Кавченко» — и выскочит его двоюродный брат, спортсмен-путешественник из Ростова-на-Дону.

Последний раз мы встретились, чтобы тряхнуть стариной и ещё раз сыграть в изрядно уже подзабытую игру, когда Женис решил с помпой отметить двадцатилетие своего вторжения в «Импульс». За помпу отвечал Мазепа: он предоставил помещение своей фирмы и накрыл стол. Но сначала надо было всё подготовить. Как любил говорить наш директор, самый лучший экспромт — это заранее тщательно подготовленное выступление. Каждый получил пиво за счёт заведения. Когда все пригубили, Женис потребовал от каждого по выступлению.

— А чтобы у вас был стимул, — многозначительно добавил он, — я учреждаю приз за лучшее выступление!

— Надо придумать название, — предложил я.

— А чего тут думать, — проворчал Мазепа. — «Женис»!

— «Золотой Женис».

— «Золотой Женис», — согласился Мазепа, осмыслил сказанное и расхохотался. Не желая отставать, к нему присоединился Женис…

Премьера состоялась, как и положено, 1 апреля. Ах, как жаль, что вас там не было! Это было настоящее «Двадцать лет спустя». Не буду утомлять читателей перечислением выступлений, тостов, крепких вин и лёгких закусок, лёгких вин и всего того, что появилось на столе сразу после того как принесли горячее. Скажу главное: после премьеры все благополучно добрались домой. Статуэтку «Золотой Женис» отхватил Шириков. Вручая приз своего имени, оригинал хохотал громче всех. Можно спорить о том, разучился ли Женис острить. Но хохотать он, безусловно, не разучился.

Александр Расторгуев,
2009

Exit