1963 год. ВЦ только что отделили от ЛТФ. Мудрые руководящие головы ещё не решили, подчинять ли нас центральным экспериментальным мастерским или будет лучше, если просто объединить с ремстройцехом. Смущало то обстоятельство, что вычислители в ВЦ вроде бы имели дело с математикой, делом темным и неконкретным. Однако какой-то оборотистый хозяйственник уже тогда распорядился выломать в оставленной ВЦ аудитории чешские кресла. Образовавшееся пустое, гулкое помещение заставили уродливыми столами из-под счётных машинок.

В это смутное время газета ЛТФ "Теоретик", которую мы выпускали, приказала долго жить, и появилась на свет новая газета. Она уже не была "Теоретиком", но еще не стала "Импульсом". На первом месте стояли в ожидании звучного названия просто две буквы — ВЦ. Перед новым, 1963 годом, вышел её номер, состоявший почти из одних рисунков. 3 них наш художник Оля Благонравова показала труд и отдых, радости и огорчения вычислителей каменного века. Но так как рисунки создавались в XX веке, то жизнь наших предков очень напоминала жизнь современных дубненских вычислителей.

Оля стала главным художником новорожденной газеты.

Темы для Олиных рисунков придумывали сообща. Собирались в комнате Семашко — что уж теперь скрывать, дело-то прошлое — в рабочее время. Изгоняли работавших в этой комнате математиков и начинали "кидать идеи".

От неожиданности почти все они казались очень смешными. Насмеявшись вдоволь, сами решали: нет, не пойдет — в большинстве случаев. Или — реже: да, здесь есть что-то стоящее.

У нашей газеты выгодное географическое положение рядом с буфетом, и все едоки – наши потенциальные читатели. Читателя интригует заголовок. Боли в редколлегии нет художника, ваших весёлых рассказов и содержательных статей попросту не заметят.

Слава богу, у нас было трое художников, да ещё Генадий Алексеевич Ососков охотно помогал — и делом, и советом.

... Собраны заметки (дело зто не простое, требующее навыков). Галя Шустина быстренько их отпечатала да, кстати, исправила, если написано не по правилам. геены чистые листы и к ним приклеены заметки – тоже отрасль, заслуживающая упоминания. К работе приступают две Нели: Алексеева и Ширикова. Они-то обычно и пишут заголовки.

От распространенного и высокопроизводительного способа украшения газеты забрызгиванием наши художники отказались. Зато появились аппликации, всякие там ми, полоски, стрелки, что придавало газете вид вполне современный.

Фотографом был Никитин. Мы лишились его по причине стихийных бедствий, последовавших одно за другим. Не стало казенного фотоаппарата. Свой Никитин разобрал, что его уже нельзя было собрать. Потом он зачастил по командировкам. И, наконец, отпочковался в комсомольские секретари.

Год тому назад выбрали в редколлегию Роберта Малышева. Вскоре выяснилось, что выбрали по ошибке: он вовсе не фото-, а кинолюбитель. Роберт сделал снимки к мартовскому номеру (мамы в домашней обстановке), но считал, что они недостаточно хороши и грозился всё уничтожить. Перед самым выпуском газеты. Огромным напряжением воли всей редколлегии нам удалось удержать его от этого преступления.

Нашим человеком в газете "За коммунизм" — ответственным за странички Вычислительного центра — назначили Аллу Ефимову. До этого был Бородин; работа велась, но ни одной странички выпущено не было.

Однажды мы попросили Юру Туманова, фотокорреспондента многотиражной газеты, сделать снимки на нашем праздничном концерте. Потом мы его эксплуатировали не один раз. Переговоры поручались Алле.

— Душка Туманов, — обычно говорилось во вступлении, — а не нужен ли вам материал по ВЦ в газету "За коммунизм"? К нему можно сделать интересные снимки, которые мы могли бы поместить и в нашу газету. Ведь ты знаешь, что теперь у нас нет фотографа (печальный вздох).

И к нужному сроку фотографии оказывались в "Импульсе".

Под таким кодовым названием у нас значились заметки о поездках должностных лиц за границу, о конференциях, планах и перспективах. Ира Попова обращалась к нужному человеку (секрет того, почему её беспрекословно слушались, она увезла с собой в Серпухов) — и заметка была готова к сроку и имела разумный объём.

После отъезда Иры заботы об официальном отделе легли на плечи редактора — Этери Шараповой. Их было и без того достаточно. Всё труднее становилось собирать команду. А когда капитану все же удавалось это сделать, то оказывалось, что левого крайнего не не будет, остальные нападающие передают мяч друг другу поперёк поля, защитники греются на солнышке у средней линии, а вратарь убежал попить газировки. Бедняжка Этери! Она робко начинает излагать план газеты, а в это время Ширикова и Ефимова обмениваются новостями о своих знакомых. Благонравова с самого начала заявила, что у неё нет и, по-видимому, не будет никакого вдохновения и теперь обиженно молчит. У Алексеевой идея: "А давайте не будет выпускать серьёзную газету. Надоела". Отдел сатиры и юмора — Корнейчук и Шириков — благоразумно помалкивают: авось, на этот раз их не заметят и оставят без поручений.

Через час, когда все наговорились, насмеялись, намолчались и преодолели хандру, начинается деловой разговор. Но уже поздно и пора забирать детей из садика. Назавтра Этери обходит всех и терпеливо объясняет каждому всё тот же план газеты, который ей так и не дали рассказать.

Как-то раз мы отказались помещать в газете материал профсоюзного комитета (не нашего, а вышестоящего). Решили, что он слишком объёмист, написан суконным языком и не очень актуален. А кому за это доставалось? Ясно, редактору.

Перед Новым 1966 годом, когда родилась идея сделать "газету со сцены", отдел сатиры и юмора получил задание написать сценарий. Каждый сатирик и каждый юморист написал по сценарию. Редактор Шарапова привыкла к выходкам эксцентричного отдела и кротко сказала, прочитав его творение:

— Мальчики, это, конечно, не пойдёт. Вы опять написали не то, что вас просили.

Был объявлен срочный сбор редколлегии и доверенных лиц, могущих кинуть идею. Это заседание было тяжелым. Вспоминали все старые идеи. Газета явно не клеилась.

Через неделю главный редактор собрал всех снова. На этот раз она была более решительной:

— Ничего не хочу знать. Опять, как в прошлом году, вам не хватит именно недели при выпуске газеты. Будете сидеть до тех пор, пока не придумаете.

И она спустила собачку на замке в помещении партбюро, где все происходило. Опять было тяжело. Пытались улестить юмористов-сценаристов, ссылаясь на великих писателей, помногу раз переписывавших свои творения. Юмористы были неумолимы:

— Не нравится, не надо. Пишите сами. Переделывать не будем.

С заседания расходились, как с похорон.

Вот так и шло дело, пока до вечера не осталась неделя. Тогда начался обычный аврал. Из накиданных идей взяли несколько у Вики Челноковой и Оли Благонравовой. Взяли один из заброшенных сценариев незаслуженно обиженных юмористов, подобрали исполнителей, после чего осталось ровно три дня на разучивание и ролей и репетиции.

Генеральная репетиция произвела впечатление такого хаоса и растерянности ее участников, что не пал духом один только Салтыков, на дикцию которого, кстати, мы возлагали столько надежд. Все, прямо скажем, заробели. Помнится, как задохнулись на высокой ноте в "Баркаролле" наши хористки, и кто-то из них сказал:

— Ой, девочки, стыдно как!

Как прошла "газета со сцены" — судить не нам. Нас почти не было в зале, мы были за кулисами. Говорят, терпимо. Может быть, говорят так, как говорят счастливым родителям: Ах, какой прелестный ребенок! А у ребёнка и рот на боку, и глаза по кулаку.

К конкурсу газет 1965 года мы выкинули нахальный лозунг: "Даёшь первую премию!", а несерьёзный отдел сатиры и юмора заявил:

— И пропьём!

Бледная от предконкурсных переживаний, Этери предупреждала, что "Нейтрон" и "Энтузиаст" могут нас переплюнуть, но тот же отдел гнул своё: "Фигня!".

За день до конкурса мы притащили своё детище в фойе Дома культуры и повесили собственными руками на собственных верёвочках в окружении "Энтузиастов", "Механиков" и т.д. На конкурс мы пришли всем составом, чем страшно поразили конкурсную комиссию, и в дальнейшем её члены и не говорили о нас иначе, как дружная редколлегия "Импульса". Это была половина успеха, так как из других редколлегий пришли только редакторы, да и то не все. Мы решили, что в крайнем случае мы возьмём своё горлом.

Поначалу все было о'кей. Выступали, отмечали ряд недостатков "Импульса" и добавляли, что бесспорно ему следует присудить первое место. На лице членов редколлегии "Импульса" бродила та блаженная улыбка, какая наверняка была бы у кошки, у которой чешут за ухом, если бы кошка умела улыбаться.

Но тут обиделся за свой "Нейтрон" А. Попов и стал критиковать нас за недостаток критики. Запахло палёным.

— Дать бы ему... — сказала Алла Ефимова шёпотом.

Мы все очень обиделись, в свою очередь, потому что ясно обозначились притязания А. Попова на первую премию. Мы повели его вдоль наших бумажных простыней и время от времени кто-нибудь из нас, простирая руки, патетически восклицал:

— А чем это вам не критика?!

А. Попов смотрел исподлобья. Когда обозначился переход на личности, комиссия прекратила прения и присудила нам первое место и премию. Мы были морально готовы к этому, поэтому все дальнейшее происходило быстро и четко: была собрана сумма, эквивалентная премии, и был банкет. Отдел сатиры и юмора закупил вино. По магазинам был послан фотограф Никитин.

А каких кур зажарили наши художники! Мы были гордые и счастливые, потому что — что скрывать — мы любили свою газету, и мы были дружной редколлегией.