Открытое письмо активистам
Общества охраны природы

— Беги быстрее, там Астахова в подвале, на Курчатова 3, бьют! — закричала жена, когда я вернулся с работы. За её спиной в голос рыдала соседка по лестничной клетке Астахова. Я кинул портфель и опрометью выскочил на улицу.

В подвале на улице Курчатова, дом 3, заслоняя спиной доски, поставленные на попа, Астахов отбивался рейкой от довольно здорового инженера Степанова из Лаборатории ядерных реакций.

— Шириков, выноси доски, я прикрою! — крикнул Астахов, когда я ссыпался по лестнице.

— Мои доски! Иван, запирай подвал! — завопил инженер Степанов, видя, что одному ему теперь не справиться. Я схватил доски в охапку и потащил наверх. Из бокового хода, пыхтя, задом выползал Иван.

— Помоги… Мос-с-сосыкл застрял, помоги, друг… — прохрипел Иван, которого заметно качало.

— Куда ты его? — приостановился я.

— Шестой сарай разбираем… Вот моссосыкл заодно нашли… Степанов сказал: всё в порядке, выноси, неважно чьё, — пожаловался Иван.

По всей улице Курчатова ломали в подвалах деревянные сараи, и садоводы с “Дуракова поля”, что за городской свалкой, растаскивали доски для своих участков. У меня никакого участка не было, и я встрял в это дело совершенно случайно. Всё началось с того, что однажды я нашёл в почтовом ящике записку Астахова: “Мы уезжаем в отпуск, поливайте помидоры, воду возьмёшь на болоте”. Собрав семью, я отправился на астаховский огород. Сушь стояла страшная, из болота около “Дуракова поля” пахло.

— Это что ж, тут же грязь одна! — спросил я астаховского соседа по огороду Левчановского, бодро шагавшего с пустыми вёдрами.

— Да ну, вон пошли на щелевский участок, он там себе колодец выкопал!

Колодец у замдиректора Щелева был что надо. Воды, правда, маловато, но мы попривязывали верёвки и когда вытаскивали по пятому ведру, Левчановский сказал:

— Ну, я пошёл, а то вон Щелев идёт…

И он быстренько смотался. Я на всякий случай полведра обратно в колодец вылил и сел покурить, потому что Щелев меня уже всё равно углядел. Подойдя, он мрачно покосился на моё ведро и тоже полез за сигаретами.

— Ничего у тебя колодец-то, молодец! — льстиво сказал я.

— Вода, между прочим, привозная, — с укором заметил Щелев и опять покосился на моё ведро. — Трудно нынче с водой-то!

— Да-а, — посочувствовал я. — Ну, я пошёл, спасибо тебе!

Поливая последний помидор, я слышал, как на своём участке вздыхал Щелев.

Потом я уехал в отпуск, и всё было хорошо, пока не пришла телеграмма: “Астахов тяжелом состоянии больнице перитонит Астахова панике приезжай”. С билетами было трудно, приехал я только на пятый день, в квартиру вбежал, на кухне Ширикова с Астаховой тихо так разговаривают. Сердце у меня упало, ну, думаю, дело плохо.

— Что с Астаховым?! — спрашиваю.

— На огороде твой Астахов! — говорят. — Вчера из больницы выписался, ещё досок где-то достал, сарай делает!

Я плюнул и пошёл на огород. Взгромоздившись на ящик, Астахов приколачивал довольно симпатичную досочку. Рядом физик-теоретик Костя Рерих любовно докрашивал маленькую уютную будочку, назначение которой выдавали две пластмассовые крышки, аккуратно прислоненные к будочке. Невдалеке, у канавы, стоял старший научный сотрудник Злоказов и пристально следил за астаховской работой.

— Смотрит и смотрит, вот уж пять минут смотрит! — сердито сказал Астахов.

— Чего смотришь, старший научный? — крикнул я.

— Досочки больно хорошие, — застенчиво отозвался Злоказов.

Вот уже полгода он сколачивал теплицу, и я часто наталкивался на него, когда он с мотоциклетным шлемом на голове таскал с институтской территории какие-то обрезки.

— Ты доски-то свои на улице не оставляй, — посоветовал я Астахову.

— Да уже не оставлю, сейчас остатки внутри сарая запихаем, и всё кругом наглухо забьём! — громко, чтобы слышал Злоказов, заявил Астахов, с ожесточением заколачивая очередной гвоздь. Злоказов постоял ещё минут пять, после чего вдруг повернулся и бросился бежать по дороге. Мы с удивлением посмотрели в ту сторону, после чего Астахов бросил молоток:

— Дуй, давай, Шириков, я быстро ещё не могу, там саженцы несут!

Вдали показалась толпа мужиков, размахивавших руками. В центре сосредоточённо шагал главный по садовым участкам Никульников, бережно неся чего-то, похожее на букетик. Потом все сгрудились, Никульникова не стало видно. “Эх, не успеем”, — решили мы, подбегая. На дороге рядком лежали прутики, а начальник конструкторского бюро Олейник отбивался от Васи Руденко и ещё какого-то в телогрейке:

— Ну и что, что деньги сдали? Всё равно всем не хватит, а кто не пришёл — тем совсем не давать!

— Разыгрывать будем, — разрядил обстановку Щелев. — Иди, Астахов, становись, назначать будешь. Ты больной, тебя не тронут.

Я отошёл от греха подальше в сторонку. Астахов вернулся очень скоро, ошеломлённо глядя на какой-то корешок, зажатый в кулаке.

— Чего-то ценное! — с сомнением заявил он. — По десятке ведь скидывались!

Когда мы копали ямку под ценный корешок, подошёл многоопытный А. М. Кучер.

— Японская декоративная вишня, — со знанием дела заявил он. — Можете сразу выбрасывать. Всё задушит.

Уходили мы тогда с огорода затемно. У края дороги, переговариваясь шёпотом, двое быстро разгружали машину явно ворованного кирпича. Ползая по совершенно немыслимым тоненьким перекрытиям, народ доколачивал последние планочки и драночки. В канаве, по колено в грязи, шестеро мужиков, матерясь сквозь зубы, забивали сваи под будущий мостик.

— Вот на работе бы так, — вздохнул Астахов.

— Ну, теперь полегче станет, зима же скоро? — спросил я.

— Ну да! — опять вздохнул Астахов. — Как подмёрзнет, удобрение надо завозить… Вон под Юркиным куча какая, только без санок не возьмёшь..

— Натуральное! — коротко ответил Астахов.