Из Женевы, с любовью

Мне трудно описать то сложное чувство, которое охватывает всех нас, членов чисто мужской колонии ОИЯИ в ЦЕРНе, в эти дни перед женским праздником. У каждого оно свое, конечно, но есть в нем нечто общее для всех чувство, что мы основательно подзабыли предмет. Что нам, с нашей примитивной логикой, придется когда-то снова осваиваться со сложной женской логикой. Что нам просто придется привыкать заново к женскому обществу. Я никогда не забуду лица своего соседа, когда он однажды буквально ввалился в нашу комнату в отеле. Спрашиваю: “Что случилось?” — “Мне сейчас на площади какая-то мадмуазель сказала: “Бонсуар, месье” (Добрый вечер, месье — пер. мой). Так он от этого места 2 квартала бегом бежал. А мужчина он с весом: как-никак 94 кг. Я не забуду также лживые физиономии моих русских коллег, под разными предлогами приходивших в мою комнату в ЦЕРНе, вернее, не мою, а молоденькой англичанки (меня, так сказать, подселили на полгода). Из всех наших один Саня Лукьянцев был искренним: пришел один раз, застал в комнате одного меня, сказал: “Приду лучше в другой раз”. Пришел в другой раз, когда соседка была на своем рабочем месте, и не стал разводить со мною маскировочные разговоры, а сразу стал знакомиться. А остальные? Г. И. Забиякин стал заходить прикуривать (его зажигалка ему разонравилась), полагая, что его великолепный рост может повлиять на хваленую британскую сдержанность. Эдик Полферов, войдя своей походкой левого полусреднего и бросив два-три косых взгляда отнюдь не в мою сторону, считал необходимым задать пару вопросов по ФОРТРАНу. Сергей Мухин просто поднимал то одну, то другую густую бровь, Борисовский интересовался проблемами применения вычислительных машин. Каржавин зашел сказать, что присланный мне из Дубны пакет он перешлет мне по внутренней почте, заставив меня гадать, а почему же он просто не захватил его с собой. И только Голутвин был настолько увлечен работой, что ему было не до таких пустяков (да и был он, притом, краткосрочником). Да еще Ирек Саитов все надеялся, что грянет, наконец, гром, и перекрестятся в Гос. Комитете по использованию атомной энергии, и пришлют ему жену, а потому ходил по Женеве, застегнутый на все пуговицы и сосредоточенный, и искал квартиру. Но гром так и не грянул, и теперь, когда я изредка захожу его навестить в отеле, он опять кипятит себе молоко в кружечке. Вот уж с этой стороны у нас все как нельзя лучше: никто не скажет, что носки, брошенные на пол или повешенные на стул, — это плохо. Не исключены, конечно, некоторые конфликты, напоминающие семейные сцены, если ты живешь не один. Как-то я поставил открытую банку с маринованными мулиями (моллюски такие) в холодильник, и закрывая дверцу, опрокинул банку на любимый торт соседа, склонного к сладкому и лютой ненавистью ненавидевшего мои увлечения острыми штучками. Дело раскрылось только к вечеру, когда он вскипятил чаек и полез в холодильник, несколько удивленный лужицей, вытекшей оттуда, и резким запахом. Он не разговаривал со мной после этого 4 дня, и еще 3 дня потом он уверял, что холодильник все еще пахнет “Твоими паршивыми мулиями”. Но зато каким он становится добрым и всепрощающим, если ему удалось утром поговорить по телефону с женой или получить от нее письмо. Да и остальные ведь также. А посмотрите па них, когда им представляется случай отправить какие-то хоть маленькие подарочки своим женам: Вы знаете, что такое для русского мужчины в Женеве пойти в женский отдел в магазине и выбрать там что-то по размеру и хорошее, не забывая в то же время о своей полставке посла? Ведь человек идет как на заклание, держа в дрожащей руке листочек с цифрами, свидетельствующий о том, что его жена перед отъездом была измерена вдоль, поперек и по всем мыслимым округлостям. Мой сосед выполнил даже некоторое подобие объемного чертежа и проставил все размеры. А если находится такой, кто не запасся такими данными? Вот и ходит он, бедняга, по магазину, выбирая продавщицу, по габаритам эквивалентную его жене, и по той тоске, которая светится в его взгляде, сразу можно понять, что он все-все забыл и ни в чем не уверен. А ведь ему еще предстоит всучить купленное какому-нибудь отъезжающему, у которого и так уже 16 кг груза лишних, и тогда-то организуется знаменитая операция “Цицерон”, заключающаяся в создании группы фиктивных улетающих в аэропорту, в подмене чемоданов и портфелей и т.д.; операция настолько сложная по своим правилам, что очень напоминает по трудности Сочинский вариант игры в преферанс и совершенно не поддается краткому описанию. Служащие аэропорта, впрочем, знают эти правила, как я заметил, но достаточно тактичны, чтобы держать это знание при себе.

Конечно же, мы соскучились не только по нашим женам, но и по всем вам, наши добрые знакомые, наши друзья, наши милые (простите за это стандартное выражение) женщины. Когда в тесном кругу, расчувствовавшись после пары тостов, мы поем неприятными голосами “Без женщин трудно жить на свете, да...” — это о всех вас. Мы завидуем мужчинам, которые будут дарить вам цветы в день вашего праздника, и которым вы будете улыбаться в этот день. Вспомните и о нас. По моему мнению, на вес золота вы должны ценить мужчин, прошедших суровую школу эаграничной жизни.