Георгий Лексин

Доктор физ.-мат. наук, профессор,
гл. научный сотрудник ИТЭФ

Мой руководитель
М. Г. МЕЩЕРЯКОВ

Где-то в конце 1952, или самом начале 1953 года Михаил Григорьевич Мещеряков стал профессором физфака МГУ. Как я сейчас понимаю, ему нужна была педагогическая нагрузка, нужны были аспиранты. 1 января 1953 года я окончил физфак, должен был идти в аспирантуру к Илье Михайловичу Франку, в лаборатории которого делал диплом, но он порекомендовал меня Мещерякову, а мне сказал: "Поезжайте, посмотрите. Это перспективно."

Встреча с Михаилом Григорьевичем, которого я не знал, была назначена на Кропоткинской, у Дома ученых после какого-то академического заседания. Я ждал на улице. Ко мне подошел крупный солидный человек, как теперь говорят, с харизмой руководителя, посадил меня в престижную черную машину, то ли ЗИС 110, то ли ЗИМ, которая ждала его. Первое впечатление солидности осталось у меня и после всего времени общения с Михаилом Григорьевичем Мещеряковым.

О чем мы говорили во врем не близкого тогда пути, точно не помню. Но Михаил Григорьевич спрашивал меня о содержании дипломной работы, о созданной установке, сказал, что в ГТЛ — Гидротехнической лаборатории — а так назывался институт, куда мы ехали, все крупнее, что там крупнейший в мире ускоритель протонов. Еще рассказывал, что ГТЛ создавалась в рамках ЛИПАНа — теперь Института атомной энергии — под патронажем И.В.Курчатова, аспирантом которого был в свое время Мещеряков, что место под ускоритель выбрал Берия и выбрал на острове, образованном Волгой, Дубной, ее притоком Сестрой и каналом Москва-Волга, который пересекает Сестру; что на острове низкие места, и площадку надо было осушать, что рыли канавы проститутки из Прибалтики, и была среди них одна здоровая красивая баба, которая, не глядя на комаров, раздевалась догола, чем очень смущала охрану.

Слова Михаила Григорьевича по приезде помню точно, поскольку зарифмовал:

Вот Волга, вот корты, а это гостиница,
Завтра придете в десять. Пока отдыхайте, завтра увидимся.

Так я оказался здесь. Оказался и остался на четыре года, пока делал эксперимент, оформлял и защищал диссертацию. Только эти четыре года я регулярно общался с Михаилом Григорьевичем. Его постоянные сотрудники, конечно, знают его лучше меня, и эти воспоминания, прежде всего, — дань уважения и вклад в статистику и достоверность впечатлений и свидетельств.

В то время Мещеряков обладал в Институте и поселке при нем всей полнотой власти. Меня немедленно поселили в гостинице, на другой день ждал пропуск, в Первом отделе дали годовые отчеты Института, был указан стол в секторе Мещерякова, который занимался изучением взаимодействия протонов с нуклонами и ядрами.

Кто-то из сотрудников сектора сводил меня на ускоритель, показал установки. Ускоритель, отчеты произвели впечатление. На всю жизнь запомнились серебристые буквы на магните "Электросила имени Кирова" и крайне правые точки на энергетической зависимости сечений от энергии.

Михаил Григорьевич лишь познакомил меня со своими сотрудниками по сектору. Вообще и впредь разговоров с Михаилом Григорьевичем, которого в ГТЛ все звали МГ, как и некоторых других начальников секторов: Михаила Силыча Козодаева — МС, Венедикта Петровича Джелепова — ВП, было немного. Это всегда были деловые разговоры. МГ меня и всех своих сотрудников всегда звал по имени-отчеству. Говорил неспешно, немного театрально, чуть растягивая слова. Характерное начало: " Ну, послушайте..." Фольклор: идет МГ по пляжу вдоль Волги, маленькие мальчишки кидают в воду камешки.

— Ну, послушайте, что вы тут делаете?
— Камешки кидаем, дяденька.
— Ну, продолжайте кидать.

Я никогда не был дома у МГ, не общался с ним в Дубне в неофициальной обстановке. Это — воспоминания о Мещерякове, но я не могу не отдать должное сотрудникам его лаборатории и, особенно, сектора, у которых я очень многому научился и с некоторыми подружился. Здесь нет возможности их всех перечислить, но я всем благодарен за проявленную нетривиальную благожелательность. Тут есть особая причина. Я вошел в коллектив аспирантом, то есть должен был за относительно небольшой срок сделать и защитить диссертацию. А в ГТЛ это не было принято. Прежде всего была работа. Работали уже тогда группами, хотя и небольшими. Одному, а я был один, было тяжело выдерживать сеансы на ускорителе, хотя тогда не очень длинные, часов по 20-30. Были трудности при создании электроники, в получении и первичной обработке результатов. Я неизменно получал консультации и прямую помощь. Хочу выделить Юру Акимова, с которым был придуман и сделан, по-видимому, первый гетерогенный нейтронный счетчик, и Лешу Кузнецова, который учил меня быстрой и надежной электронике. Выделенное на ускорителе очень дефицитное время надо было беречь — не допускалось, чтобы аппаратура портилась во время сеанса.

Крепко запомнился эпизод. Принес Леше спаянную мной схему. Он вынул из нее все лампы и ударил об пол, закинув в угол. Затем поднял, вставил лампы — работает, ничего не отлетело,— значит, в дело. Стиль сотрудников как-то отражает стиль руководства.

В первый год аспирантуры я сдавал кандидатские экзамены. По ядерной физике — Векслеру, Мещерякову и Петухову. Векслер и Петухов приезжали в Дубну по делам строительства десятигэвного ускорителя. Я ответил на вопросы, заполнили экзаменационный листок. Векслер как председатель взял его и подписал слева, у самого обреза бумаги, МГ поставил подпись в самом низу справа. Петухов: "Не могу ниже вас расписаться!" — и, размашисто, на свободном полулисте — ПЕТУХОВ.

МГ был подчеркнуто вежлив, особенно с обслуживающим персоналом, при этом его иной раз ждали и не начинали киносеанса.

Еще один штрих к характеру МГ. В первый год пребывания в ГТЛ Михаил Григорьевич поручил мне сделать доклад на семинаре по статье о спиральном магнитном спектрометре. Я сделал, добавив какие-то соображения о возможном применении спектрометра, не вызвавшие, впрочем, дальнейшего внимания. Через два или три года МГ вспомнил про доклад и статью, быстро отыскал в шкафу, среди многих лабораторных журналов, нужный, где была заметка о семинаре. Так же он поступил при мне еще раз, когда обсуждались представления Брюкнера о корреляциях нуклонов в ядрах. Я понял, что на полках обширное, активно используемое собрание научных дневников.

В качестве диссертационной работы Михаил Григорьевич предложил мне измерить сечения упругого протон-дейтронного и квазиупругих протон-протонного и протон-нейтронного рассеяний на дейтроне. Такие эксперименты делались и ранее, например, в ГТЛ при энергии 460 МэВ до модернизации ускорителя на энергию 660 МэВ. При этом при больших начальных энергиях упругое pd-рассеяние измерялось только на малые углы в области дифракционного пика. Я тоже методом сопряженных телескопов выполнил соответствующие измерения, но, так сказать, из "чувства полноты коллекции" продвинулся в область больших углов рассеяния протонов, когда дейтрон, как целое, должен был вылетать вперед. Такой процесс был обнаружен, но шел с малой вероятностью.

Требовалось время для набора статистики, а время на ускорителе, как уже сказано, было весьма дефицитно. Я получал время на уточнение канонических данных, а тратил на исследование обратного упругого рассеяния. Я благодарен Михаилу Григорьевичу, что он стерпел мое самоуправство. Но эксперимент был прерван, как часто прерываются работы в условиях конкуренции. Статистику хотелось бы увеличить, но необычный эффект был виден: частица с энергией связи порядка 2,3 МэВ не разваливалась при передаче ей импульса около 1 ГэВ. Была написана статья, в авторы которой я, естественно, включил своего руководителя.

Михаил Григорьевич отказался ее подписать, но не препятствовал опубликованию. Он собрал группу сотрудников без моего участия, и они другим методом — импульсным анализом частиц, вылетающих их ядер под определенным углом, — подтвердили найденный эффект и нашли процесс квазисвободного выбивания дейтронов из ядер. Замечу, что независимое получение важных результатов разными группами принято и не есть особенность поведения Мещерякова. Его заинтересовал и результат, и возникшие обсуждения, к которым быстро присоединился Д.И.Блохинцев.

Речь шла о взаимодействии с тесной группой нуклонов, с флуктонами. Хорошо запомнился волнующий момент: МГ позвал меня в свой кабинет, разложил на столе большой лист миллиметровки, где были сопоставлены данные об обратном протон-дейтронном рассеянии, и, сперва прикрыв рукой точку, сказал: "Ну, посмотрите: вот — Ваша точка, а вот — наша." Они были близки. В это время кончался срок аспирантуры, у меня родился сын, и Михаил Григорьевич перевел меня на должность научного сотрудника: "Чтобы было детишкам на молочишко."

Энтузиазм, как говорится, был велик, и нам со следующим аспирантом МГ Ю.П.Кумекиным Михаил Григорьевич разрешил осуществить отчаянную авантюрную попытку найти обратное упругое рассеяние протонов на угол 180 градусов на ядре углерода, как на целом. Нам дали не только время, но и позволили сделать реверс магнита ускорителя, чтобы использовать существующий пучок, настроенный на угол 0 градусов.

Диссертация, помимо обычного вида, была написана в стихах:

Задача наша — измеренье
pd-упругого сечения.
Гигантский синхроциклотрон
Нам быстрый выдает протон,
Затем бросаем мы его
В контейнер с чистой D₂O,
Там происходит столкновенье,
И, всем умам на удивленье,
Ни в зад, ни в бок, почти вперед
Летит тяжелый водород.
Каков же вывод мудрых лиц?
Открыт эффект от трех частиц.
Да будет славен средь веков
Мой шеф М.Г.Мещеряков!

Здесь — все, что надо: задача, постановка опыта, яркий результат, вывод и благодарность руководителю. Много лет спустя я, как-то, прочел МГ эту "диссертацию". Она ему очень понравилась: "Ну, почему Вы не прочли ее при защите?".

Теперь ясно, что эти результаты и их обсуждения повлияли на всю мою научную биографию. Работа в направлении исследования тесных групп нуклонов продолжается до настоящего времени. Я не буду развивать здесь это утверждение, об этом я рассказал в своем докладе "Флуктон — рождение и развитие понятия" на конференции памяти Д.И.Блохинцева.

Еще, при написании не то статьи, не то диссертации, Михаил Григорьевич заметил: "Писать надо учиться у классиков науки. Я тут читал Мечникова "Этюды жизни". Вот это стиль! Ну, почитайте...".

МГ договорился, что моими оппонентами будут Д.И.Блохинцев и В.И.Гольданский. Сообщая мне об этом, он упомянул случай, когда после неудачной защиты был задан вопрос: "А кто из Ученого совета знает руководителя и оппонентов?".

Я не помню, был ли МГ в этот момент директором ЛЯП, как стала называться ГТЛ, или уже был только начальником своего сектора, знаю лишь, что, когда это случилось, он на другой день пошел в экспериментальный зал таскать бетонные блоки, собирать установку.

Какое-то время спустя стал организатором и директором Лаборатории вычислительной техники и автоматизации ОИЯИ. Хороший урок жизненной стойкости.

Последующие годы я встречался с Михаилом Григорьевичем только на конференциях или школах. Он всегда спрашивал меня об экспериментах, о результатах, слушал доклады, задавал вопросы. Его манеры мало менялись. Во всяком случае, я в эти годы воспринимал его так, как здесь написано.

Я горжусь, что у меня был такой руководитель.

Г. А. Лексин

Из сборника "Михаил Григорьевич Мещеряков. К 90-летию со дня рождения"