Объединенный институт ядерных исследований

МУЗЕЙ истории науки и техники ОИЯИ

Икар Маляревский

КАКИМ Я ПОМНЮ М. Г. МЕЩЕРЯКОВА

Впервые я увидел Михаила Григорьевича Мещерякова весной, когда в 1969 году, в марте месяце пришел работать в Лабораторию, которую он возглавлял.

Потом мне сказали, что этого плотного, сутулого, пожилого человека с массивной круглой седой головой, с короткой прической, оттопыренными ушами и коротким носом, называют среди сотрудников института М.Г. В духе того времени было модно называть своих крупных руководителей по инициалам. Например, существовал легендарный С.П. (Сергей Павлович Королев), о котором я услышал весной 1961 года после полета Юрия Гагарина. В дальнейшем тексте, я так и буду называть Михаила Григорьевича — М.Г., хотя в разговоре с ним всегда обращался без фамильярности, по имени и отчеству.

Внешне он чем-то походил на борца греко-римского стиля, да и вся жизнь его проходила в постоянной борьбе. Таким я запомнил его: со вскинутыми бровями на высоком лбу, поверх которого он часто сдвигал свои очки, отчего его суровый внешний облик менялся, становился несколько веселым и смешным, иногда детским.

В общей сложности мы были знакомы на протяжении почти четверти века, до самой его смерти. Я никогда не входил в число его близких друзей... Дома у него в гостях никогда не был... Так, в какой-то степени были земляками, поскольку родились на Азовском море: он в Таганроге, а я в Бердянске. Более 200 км между этими городами по берегу, хотя это гораздо ближе, чем от них до Дубны.

Я неоднократно сталкивался с М.Г. в филиале НИИЯФ МГУ (Научно-исследовательский институт ядерной физики при Московском государственном университете), куда я перешел работать осенью 1973 года, где он преподавал. Если у меня было свободное время, то я делал наброски — рисовал во время лекций, экзаменов... Рисовал не только его, но и других ученых — Понтекорво, Франка, Джелепова, Логунова, Вернова и других. Рисовал сначала робко, стесняясь, но потом осмелел и стал иногда просить автограф.

Так появилась серия портретов ученых Дубны. Началось с того, что меня попросили сделать к 60-летию М.Г. его большой портрет на ватмане карандашом, а поскольку хотели преподнести ему подарок-сюрприз, то вопрос о позировании отпадал сам собой. Пришлось рисовать по памяти, используя для коррекции фотографию М.Г., которую срочно увеличили со снимка, хранящегося в архиве ОИЯИ, чтобы мне было легче. Судьба этого портрета мне неизвестна: знаю только, что портрет ему вручили вовремя, в день его рождения.

Однажды, зайдя в аудиторию МГУ, где студенты сдавали экзамены, я, чтобы не привлекать к себе внимания, тихо пристроился за столом, достал блокнот и стал рисовать М. Г., стоящего у черной доски, исписанной мелом физическими формулами. Как-то он монументально смотрелся среди "законов" квантовой механики. М. Г. то стоял ко мне в профиль, то ходил в проходах между столами, за которыми готовились студенты, то останавливался и смотрел через окно на улицу, где за окном стояла золотая осень, — любовался природой...

Прогуливаясь в проходах между столами, он несколько раз подходил ко мне и, видя, что я просто сижу "без дела", не готовлюсь к сдаче экзамена (в таком случае я прятал блокнот с незавершенным рисунком под стол), обратился ко мне : "Молодой человек, идите, берите билет и садитесь, готовьтесь!..." На что я буркнул, что уже имею диплом, и брать билет, и сдавать экзамен мне не надо... А потом не вытерпел и показал ему завершенный набросок. М. Г., внимательно осмотрев свое изображение, вдруг изрек: "Какая гадость! Это надо убрать!"— и он пальцем показал на рисунке на свой выпирающий живот, хотя сам рисунок, на мой взгляд, получился очень удачным.

Потом я как-то рассказал об этом эпизоде его жене Людмиле Васильевне, и она долго смеялась. С Людмилой Васильевной я познакомился на берегу Волги, при моей попытке подвязать к яблоне сломанную ветку. Она рассказала, что эти яблони на набережной Волги, которые так радовали город каждую весну своим белорозовым кипением, — подарок от сибиряков. Что она сама по профессии биолог Людмила Васильевна Мещерякова — кандидат биологических наук, ученица Николая Вавилова. Во время ВОВ работала над созданием пихтового бальзама для лечения раненых — сост., работала в Средней Азии в те времена, когда там велась война с басмачами.

Уже гораздо позже, в восьмидесятые годы, стоя за газетами у киосков, я кое-что услышал от М.Г. из истории его жизни, оценил его как великолепного рассказчика. Иногда "рассказ" проходил под общим зонтом, когда шел дождь, иногда под стук ботинок, когда приходилось пританцовывать от холода, в надежде согреться на месте, в ожидании свежих газет, которые привозили из Москвы. Бывало стояли по несколько часов, когда нарушалась доставка — ломалась машина, привозившая почту из Москвы.

Так получилось, что образовалась группа постоянных слушателей М.Г., состоящая из 3-4 человек, которые охотно ставили его к себе в очередь, заявляя всем остальным, что за ним место. Помню, что в эту группу входили И.Н.Семенюшкин, В.В.Косухин и безвременно ушедший Л.Н.Беляев. Если М.Г. не доставался какой-либо журнал или газета, то он шел в другой киоск — на площадь Жолио-Кюри.

Как-то осенью 1989 года, прочтя в "АиФ" (газета "Аргументы и Факты") статью, посвященную первому взрыву советской атомной бомбы, я, надеясь получить от него подробности 40-летней давности и идя с ним рядом "по домам", после того, как "отоварились" у киоска, спросил, так ли это было, как описано в статье и читал ли он ее.

— Да нет, многое наврали ... Я читал эту статью — и он стал рассказывать, где был в тот момент и что делал сам.

В конце войны он, молодой физик — представитель от СССР в Организации Объединенных Наций — был приглашен американской стороной и ознакомлен с работой первой в мире вычислительной машины, которой впоследствии интересовался и подробно расспрашивал М.Г. Игорь Васильевич Курчатов. Затем в июне 1946 года в составе небольшой группы из трех человек, представлявших СССР, в которой он был единственным физиком, отправился в Полинезию, где на полигоне в 5 кв.км, в лагуне уже необитаемого кораллового атолла Бикини, с которого срочно были эвакуированы местные канаки, американцы собирались произвести ядерный взрыв.

— В то время нам платили суточные по 60 долларов, не то, что теперь 12! С такими деньгами я чувствовал себя уверенно!... И купил вот это пальто-реглан, которое теперь на мне. В то время во Фриско (Сан-Франсиско) можно было приобрести за сходную цену не только пальто из бабирусы, но и из крокодила-каймана, гремучей змеи и даже акулы-молота или ската. Но в таком пальто из этих тварей, я выглядел бы очень импозантно и привлекал бы к себе внимание... В этом пальто я наблюдал взрыв атомной бомбы, часто его носил и привык к нему, а потом привез его в Россию и надел как амулет в августе 1949 года на нашем атомном полигоне, где готовились произвести первый ядерный взрыв в нашей стране.

Дело в том, что американцы в июне 1946 года взорвали на Бикини два ядерных устройства (одно подводное, а другое надводное) с интервалом в три недели. А в тех местах в это время — сезон дождей и туманов. Хотя архипелаг и находится недалеко от экватора, но очень сыро. Так что покупка себя оправдала...

С тех пор он и это "счастливое" пальто стали при непогоде почти неразлучны.

В последние годы жизни он часто болел, но слух оставался острым. Как-то, идя навстречу его неизменному секретарю Валентине Семеновне Конской, возле библиотеки ОМК, я, подходя к ней, издали громко поинтересовался самочувствием М. Г. И вот через дорогу, на верхнем, третьем этаже больницы открывается форточка и М. Г. в одной пижаме высовывается по пояс и отвечает:

— Я, ничего, нормально... — это было так неожиданно, что я смутился. Конечно, надо было бы навестить его. Может быть, что-нибудь еще рассказал бы из своей богатой событиями жизни, но вечная суета... Я торопился и прошел мимо, а "поезд уже ушел"... Слух у него оставался острым, а вот глаза его стали беспокоить, болеть. Как-то незадолго до его кончины, я, увидев его одинокую фигуру, стоящую на берегу Волги, подошел, поздоровался и спросил, как он поживает, как здоровье его. В ответ он махнул рукой и пожаловался:

— Глаза болят, слепну! — сказал это с такой болью в голосе, что я больше его расспрашивать не стал и молча удалился. А ведь это сказал человек, наблюдавший взрыв американской и советской атомной бомбы. Больше я его живым не видел...

Позже, уже после похорон, на поминках в Доме ученых, я пообещал его жене Людмиле Васильевне записать все то, что от него слышал. К сожалению, через два дня погибла его жена. Записи эти остались у меня.

В городе Ялта, в музее хранится пальто-реглан великого русского писателя А. П. Чехова, в котором он отправился через Сибирь на остров Сахалин, а возвратился через Тихий, Индийский океаны, Красное море и Суэцкий канал в Россию. Возможно, что-то общее по духу было между земляками — писателем и физиком. Ведь оба они были из Таганрога.

Икар Маляревский

Из сборника "Михаил Григорьевич Мещеряков. К 90-летию со дня рождения"