Александр Матюшин
Доктор технических наук

БЫЛОЕ

Еще когда я учился в институте (МЭИ), пришло известие об организации на Волге в Дубне международного института ядерных исследований — института высокой науки. "Вот бы куда попасть!" — мелькнула мысль и тут же пропала: я уже был распределен куда-то и расписался под чистым листом. "Будешь доволен", — сказали на распределении. — "Подписывай!". И, действительно, прибыв к месту работы — п/я, Синоп-Агудзеры, мы (нас оказалось четверо) ощутили себя почти в раю — поселили нас на горке, в мандариновом саду. Под горкой море, в море впадает речка Келасури, все цветет и благоухает (апрель), угольно-черные ночи, яркие звезды, блистающие солнцем дни, пальмы, гигантские кактусы, изабелла, чача, южное базарное изобилие.

На работу — автобус, дальше, через две проходные, быстро включились в разработки. Но не прошло и полугода, как поползли слухи о передаче института в ведение грузинской Академии наук — абхазцы в очередной раз потребовали присоединения Абхазии к Краснодарскому краю, и наше начальство как-то потихоньку начало выяснять возможности перевода в другое место. К счастью (или нет) этим местом оказалась Дубна, куда уже через год начальник нашего ОКБ (Дворецкий А.С.) и уехал, постепенно переводя с собой ведущих сотрудников, а уже те потащили за собой и нас, молодых (надо же!) инженеров, для чего-нибудь, по их мнению, пригодных на новом месте. К этому времени и у нас значительно поубавились восторги от южных красот — от надоевшего моря, ненормальных кактусов, а при взгляде на пальмы и вообще начинало тошнить, да и новое начальство перестало чем-либо гнушаться, пытаясь задержать уезжающих. Короче говоря, 31 декабря 1958 года, в 22 часа, исполненный благоговейных чувств перед новым миром большой науки, я оказался в Дубне — теперь, по-видимому, до конца жизни (хорошо, что магазин № 1 на горке — теперь "Россиянин" — еще работал, и я успел взять, что полагается). Я нашел приют у своего будущего начальника Каржавина Ю. А.

Оказалось, что в Дубне живут, работают и развлекаются такие же люди, как и везде. (Приезжающих в Агудзеры представителей головных институтов в конце командировки обычно с облегчением погружали в самолет на Москву. Сам командированный, естественно, к этому времени ни передвигаться, ни членораздельно выражаться уже не был способен). Утром на углу магазина на тогда Песчаной (крабы, кета, икра — но нет денег) наблюдал идиллическую картину — ногами вдоль Песчаной, туловищем вдоль Инженерной под охлаждающей капелью с крыши уютно расположился и спал вполне приличного вида мужичок. Ничто и никто не мешали ему отдыхать. Я понял — здесь жить можно.

Двухлетний период работы — ЛВЭ, ОКБ ОИЯИ можно назвать переходным. После расформирования ОКБ я попал в ЛВЭ на начало бурного развития газоразрядных детекторов — искровых и стримерных камер, их проволочных (нитяных) вариантов. Напряженная исследовательская работа в этом новом направлении, подготовка камерной части установки по экспериментам А. М. Балдина, М. Н. Хачатуряна, И. В. Чувило, масса разработок, сеансы облучения, подготовка к очередной международной конференции, очередной сеанс, создание новых камер, их непрерывное круглосуточное обследование — на стенде в комнате физического корпуса. По коридору доносится шум и наступает тишина — окончилась работа, все ушли спать; в коридоре шум — все пришли на работу — опять шум — ушли, тишина; вновь гул и вновь тишина, опять шум — значит, третий день, и тут, на исходе третьих суток, сгорает выпрямитель — техника не выдержала, и мы уходим спать. Но дело сделано! Попутно выяснилось физическое воздействие импульсного разряда нашего 180 кВ генератора на человеке — Р. Фирковский успел ухватиться за его выход, когда я нажал пусковую кнопку и разряд прошел через него вместо камеры. "Как?" — поинтересовался я у него. "Нормально", — сказал он. Надо было знать этого человека: только он мог дать такой ответ после подобной встряски.

Падает трехсекционная цэмовская стойка — но за то время, пока мы успеваем ухватить стойку, Н.С. Глаголева успевает каким-то образом вытащить из ее разъемов все кабели. И вообще, в те времена редкое окно в физическом корпусе не светилось, когда бы из него ни уходили — в 20, 22 часа или позже. Все для ускорителя, все для эксперимента, зеленая улица заказам в мастерских для установок, всесторонняя помощь на ускорителе. Начальник отдела снабжения Ильиных оправдывается перед старшим инженером, что он не смог за месяц достать новейший и еще засекреченный водородный металлокерамический тиратрон, и инженер искренне недоумевает — как это так может быть, ведь сеанс близится!

Масса идей. Начальство, конечно, не понимает. Попал к В. И. Векслеру — длинный разговор, все понимает, идеи хорошие, делайте заявки, но поймите, Александр Тарасович — "Ведь если наш институт закроют на 2 года — никто этого не заметит". (В одном он ошибся — на 10 лет, и никто не заметил!) Все понятно, силы ограничены, делаем, что можем. Статьи, семинары, симпозиумы, конференции и на русском (надо же!) языке с синхронным переводом для иностранцев. Здесь я впервые вижу трех, как мне казалось, вечных, всегда ярких и, каждый в своей манере, лысых, старых, конечно на мой тогдашний взгляд, но приковывающих к себе внимание — это М.Г. Мещеряков, К. Д. Толстов, А. А. Тяпкин. Увы, но двое уже ушли из жизни.

С М. Г. Мещеряковым мне пришлось работать длительный период. Сменилось начальство в научном отделе ЛВЭ, надо развивать больше стримерные камеры — в ЛВТА деньги есть, они только организуются, и надо идти туда и доставать деньги, сказал В. А. Свиридов. В 1967 г. я вместе с группой сотрудников переведен в ЛВТА, где и работал непосредственно в контакте с М. Г. Мещеряковым, о котором приходилось и до этого слышать много обывательских слухов, большей частью продиктованных либо завистью, либо непониманием. М.Г. Мещеряков — участник комиссий на двух испытаниях американских атомных бомб и нашей. Несомненно, крупный ученый и политик, организатор науки. Недаром он стоял у истоков основания научной Дубны (отец-основатель). Его подходу к делу и умению его организовывать можно только позавидовать. Не касаясь общих работ по созданию Лаборатории вычислительной техники и автоматизации, могу сказать о нашей установке с двухметровой стримерной камерой в магнитном поле СКМ-200 на синхрофазотроне. (СКМ-200 — это не стримерная камера братьев Матюшиных, как утверждали злые языки, и даже не М.Г. Мещерякова, хотя он имел право на это, а просто стримерная камера в магните длиной 200 сантиметров). В 1968 году — совместное сектора Э. О. Оконова и наше предложение о сооружении установки, письма М. Г. Мещерякова, А. М. Балдина в дирекцию ОИЯИ, подключение Госкомитета к этому делу, заключение хоздоговора с ТПИ, организация сотрудничества СКМ-200.

Дело новое. Потребовались оборудование стенда двухметровой камеры в ЛВЭ со всей ее высоковольтной и газовой "кухней" (не могу не сказать о внимании и помощи А. М. Балдина в решении этих вопросов), разработки новой аппаратуры, участие конструкторских бюро и мастерских обеих лабораторий, конструкторов из ИФВЭ АН КазССР, а также ЦЭМ. 500 кВ генератор разрабатывался в ТПИ. Везде зеленая улица для испытания камеры и генератора на стенде, доводки генератора в ОИЯИ. И, наконец, если 14 декабря камера еще на стенде, то 22 декабря в ней уже регистрировались первые следы протонов в магнитном поле на ускорителе, а в мае 1973 г. — предварительные результаты по установке уже докладывались на международной инструментальной конференции во Фраскати (Италия).

Стараниями М. Г. Мещерякова и А. М. Балдина сотрудничество по СКМ-200 было выведено на международный уровень, проводились ежегодные совещания. Два из них (почему-то именно в годы активного солнца) состоялись в Алма-Ате. Причем, последнее в гостинице, на катке Медео, что, конечно, потребовало больших усилий от Н. Н. Нургожина из ИФВЭ АН КазССР (недавно защитил докторскую диссертацию; теперь уже института нет; Нургожин в административном отпуске на 45 дней без содержания, как и все другие сотрудники этого расформированного института). Полученные на установке материалы и ее реконструкция (ГИБС) послужили основой для большого объема научных и методических публикаций, а также позволили осуществить защиту более десятка кандидатских диссертаций сотрудникам России, Болгарии, Казахстана, и нескольких докторских диссертаций. Во всех этих работах неизменно проявлялась инициатива и поддержка М. Г. Мещерякова, работавшего в тесном контакте с директором ЛВЭ А. М. Балдиным, координировавшим и направлявшим теоретическое осмысление получаемых на установке результатов. Характерно отношение М. Г. Мещерякова к документам — если участники совещания в связи с благополучным его завершением и близящимся банкетом готовы подписать протокол в любом виде, то М. Г. еще за полчаса до торжества (в Алма-Ате!) дотошно правил текст, согласовывал его и, только поставив последнюю точку, удовлетворенно откладывал и начинал интересоваться банкетом.

С. А. Щелев, главный инженер ЛВТА, как-то поделился: "Знаешь, мы подготовили документ, даем ему на подпись, кажется, все учли, а он его правит — зачем? Но почему-то потом оказывается, что именно так и надо написать!"

Необходимо отметить определенный экспериментально наблюдаемый факт, который имел место, по крайней мере, по моим наблюдениям — если напросился на прием к М.Г., и он назначил встречу на 12 часов — хорошего ждать нечего.

Еще один штрих. М.Г. — почетный директор. Лето, жара. Пришел к нему показать диссертацию. Начал читать. Вопросы, сверяет данные, приведенные в результатах, с таблицами, словно ни груз лет, ни жара на него не действуют. Под конец начал изнемогать я, но М.Г. продолжал скрупулезно работать над формой и содержанием диссертации. На это ушло не менее трех часов. И зачем это нужно почетному директору? М. Г. Мещеряков — яркий, многосторонний человек. Он и филолог, и историк. Если он что-то искал, то исключительно точно выражал свои мысли, а в знании истории вряд ли кто мог с ним соперничать. Когда Я. Мирковски (поляк), всегда поражавший нас своими познаниями истории Польши, попытался изложить какие-то факты из средневековой истории своей страны в собственной интерпретации при М.Г., то М.Г. прочел ему целую лекцию по затронутым смежным событиям с хронологией и перечислением мест так, что Мирковски мог только слушать, раскрыв рот, все эти новые для него сведения.

Будучи в гостях в Азербайджане в командировке по научным вопросам и попав на устроенную для него экскурсию, он разъяснял аборигенам, что именно написано на камнях древних развалин и на каком языке. Всегда в курсе последних событий в большой физике, он много сил прикладывал к тому, чтобы сотрудники его физического сектора не отставали от уровня передовой науки.

Необходимо вспомнить его научные доклады во всегда привлеченной его именем широкой аудитории, его неустанную борьбу за сохранение научного и интеллектуального потенциала ОИЯИ и Дубны. До самого конца М.Г. переживал за судьбу нуклотрона как той базовой установки ОИЯИ, которая будет работать. Она не может не заработать, иначе это конец ОИЯИ, так как счет неосуществленных проектов достаточно велик, и в связи с этим желал ЛВЭ достичь поставленной цели. Его присутствие украшало любой банкет. Непревзойденный тостмен, артистичное исполнение! Все, кто его знал, всегда выразят восхищение его неожиданными сравнениями, глубоким пониманием жизненных коллизий. Но жизнь щедра и беспощадна так, что и такие люди уходят.

Вспоминается начало моей собственной работы в Средмаше. Говорили, что им руководит Е. Славский, он уже пенсионер. Потом я стал начальником, а Славский оставался министром средмаша. Теперь мы видим, что бывает, когда уходят эти люди, люди такого крупного масштаба: то, что они строили, и за 10 лет не смогли полностью разрушить, несмотря на все старания! На смену им приходит сонм других (субпассионариев), неограниченность хватательных рефлексов которых грозит существованию как народа (этноса), так и их самих, на поверку близоруких, неспособных оценить последствия своих действий. Если они берут верх на определенной стадии развития, то этнос, как отмечает Л. Гумилев, обречен на угасание в короткие исторические сроки. Остается надеяться, что у нас еще найдутся настоящие люди такого масштаба, как наши "отцы-основатели" (пассионарии), которые смотрят в будущее и работают на него.

Матюшин А. Т.,
доктор технических наук

Из сборника "Михаил Григорьевич Мещеряков. К 90-летию со дня рождения"