|
"КОНТАКТОВ, ТОВАРИЩИ, ПО-ВИДИМОМУ, ИЗБЕЖАТЬ НЕ
УДАСТСЯ..."
ИЗ ИСТОРИИ
МЕЖДУНАРОДНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА В ФИЗИКЕ ВЫСОКИХ ЭНЕРГИЙ
Концепция открытого общества родилась у философа науки
Карла Поппера под сильным впечатлением того мирового братства физиков, которое
наблюдалось в 20-е годы прошлого столетия. О подобном международном
сотрудничестве учёных, своего рода республике с политическими правами, хорошей
экспериментальной базой и обширной библиотекой мечтал ещё Лейбниц. Однако к тому
времени, когда книга Поппера «Открытое общество и его враги» вышла в свет, а шёл
1946 год, картина международного сотрудничества учёных была далека от идеала.
Наступала холодная война. Мир разделился, научное сообщество оказалось по разные
стороны «железного занавеса».
Работы по ядерной физике в СССР, начиная с
1946 года, были засекречены, а в США в 1947 году началась борьба с атомным
шпионажем в пользу СССР и была создана комиссия по антиамериканской
деятельности, на вопросы которой пришлось отвечать многим участникам
Манхэттенского проекта. Испытание первой советской ядерной бомбы, как ни
странно, изменило положение к лучшему. Намечался ядерный паритет. После того как
в 1953 году в Советском Союзе была испытана на три порядка более мощная
термоядерная бомба, Курчатов, находясь под сильным впечатлением от увиденного,
сказал: всё, пора договариваться. Поняли это и по другую сторону «железного
занавеса».
В 1955 году по инициативе Советского Союза состоялась первая
международная конференция по мирному использованию термоядерной энергии в
Женеве. В мае 1956 года прошла международная конференция в Москве, и для
западных физиков была организована поездка в Дубну. Физики Запада и Востока
снова были вместе. К тому времени уже было подписано соглашение социалистических
стран об организации международного ядерного центра, шла подготовка к созданию
Объединённого института в Дубне. Начинался нетривиальный переход от режима
строжайшей секретности возобновлению широкого международного сотрудничества в
области физики высоких энергий. Вот такая, кстати, историческая миссия
выпала на долю первого директора ОИЯИ Дмитрия Ивановича Блохинцева.
После женевской конференции по мирному использованию атомной энергии в
августе 1955 года западные газеты писали, что советские физики поразили научную
общественность мира шириной брюк и значимостью доложенных научных результатов.
Наши ядерщики чувствовали себя победителями. Они ими были. Ядерный
паритет, достигнутый в гонке вооружений к середине 50-х годов, дал советским
физикам право так себя чувствовать и соответствующим образом себя вести. И
государство признало за ними это право. Особенно повезло тем молодым физикам,
кто успел внести свою лепту в общий успех. Сталинские премии, правда, прошли
мимо них, бесплатный проезд и полёты на самолёте в любой конец страны тоже:
«Поздно пришли, ребятки!» — но в остальном… Страна приподняла перед ними
железный занавес, и они повидали мир.
В марте 1994 года профессор А. А.
Тяпкин, всегда бывший на передовом крае науки, а передним краем была физика
высоких энергий, прочитал целую лекцию о первых послевоенных контактах с
западными физиками. Отрывки из его лекции представляют не только исторический
характер, но прежде чем их привести, надо сказать несколько слов о самом
лекторе.
 ЗНАКОМЬТЕСЬ: А. А. ТЯПКИН
В первый раз я увидел этого человека на каком-то
семинаре; когда докладчик для наглядности начертил на доске Солнечную систему,
из аудитории последовала ехидная реплика:
— А где тут Малая земля?
По поводу «Малой земли» генерального секретаря Брежнева, удостоенной
Ленинской премии по литературе, прохаживались многие, но публичных, а главное,
остроумных высказываний было не так много. Как сказал бы сам Алексей Алексеевич,
я тут же навёл справку о человеке, подавшем реплику…
Для тех, кто его не
видел: невысокого роста, крепкий, спортивный, немного похож на боксёра,
перешедшего на тренерскую работу. Рано облысев, Алексей Алексеевич выглядел
старше своих лет, а с возрастом сравнялся. Человек активной жизненной позиции,
как говорится, умевший отстоять свою точку зрения, общительный, весёлый,
насмешливый, не боявшийся идти на конфликт, ценивший дружбу, красоту и
интеллект. Не всегда без страха и упрёка, потому что реальный человек, а не
герой литературного романа, хотя героем повести одного московского беллетриста,
в которой он выведен как «известный дубнинец Тропинин», ему побывать всё-таки
довелось.
За острым языком Алексея Алексеевича стоял острый ум. Это
признавали даже его недоброжелатели. Терпением и сдержанностью он одарён не был.
В разведчики-контрразведчики, даже в осведомители, его бы не взяли. Это его
вполне устраивало: «В осведомители идут серые люди, а я всегда был человеком
самоуверенным и никогда бы не согласился с тем, что в чём-то уступает коллегам,
в науке — при всех своих водных и горных лыжах и прочих увлечениях…».
Человек яркий, резкий, Тяпкин не только умело наживал врагов среди тех,
кто стоял рядом с ним на иерархической лестнице, но и притягивал к себе молнии с
небес. Но у него были надёжные громоотводы: его отговаривал от необдуманных
поступков Тамм, отстаивал Козодаев, выручал Курчатов, выгораживал Блохинцев.
Алексей Алексеевич не выносил фальши. Её он чувствовал очень хорошо. Вот
эта его черта, в сочетании с присущей ему решительностью (непуганое поколение) и
толкнуло его на поступок, вошедший в гуманитарную историю науки.
Это
случилось на методологическом заседании Учёного совета физфака МГУ весной 1949
года. Обсуждалась теория математика Леднёва, предложившего свою,
материалистическую теорию относительности. Вот как об этом пишет физик и историк
физики Б. М. Болотовский:
«После выступления Леднёва начались прения.
Лишь немногие рискнули выступить в защиту теории относительности. Пожалуй,
наиболее чётко выразил свое отношение к предмету обсуждения профессор Дмитрий
Дмитриевич Иваненко. Он сказал, не побоялся:
— Если Эйнштейн идеалист,
пишите меня вместе с Эйнштейном.
Но немало было выступавших, которые
соглашались с Ледневым и поддерживали его.
Выступил там и Алексей Тяпкин,
тогда студент-выпускник Московского Инженерно-Физического Института. В то время
я не был знаком с ним. Вышел к доске молодой человек и сказал примерно
следующее:
— Очень прискорбно, что в середине двадцатого века в храме
науке — Московском Государственном Университете — наблюдается такое
мракобесие.
Когда он так сказал, поднялся со своего места Н. А. Леднёв и
обратился к председателю Учёного совета профессору А. А. Соколову:
—
Арсений Александрович, прошу Вас прекратить оскорбления в адрес Ученого
Совета.
Соколов встал и сказал молодому человеку:
— Вы
оскорбляете членов Учёного Совета. Прошу Вас покинуть аудиторию.
— Я
ухожу, — сказал А.Тяпкин, — но если вы захотите изучать теорию относительности,
приходите к нам в МИФИ на семинар Игоря Евгеньевича Тамма.
И
ушёл.
Это всё я сам видел и слышал.»
А вот как об этом рассказывал
сам Тяпкин:
«В моей жизни на меня имел большое влияние Игорь Евгеньевич
Тамм. Я в 49-м году небольшой скандальчик в Университете устроил… Слушался
доклад Леднёва. Он придумал свою теорию относительности. У него сокращение
зависело от молекулярного веса, а это уже считалось материализмом — раз от
молекулярного веса… Вот такой примитив.
Люди, которые в этом
разбирались: Иваненко, Соколов, Терлецкий — вежливо ему отвечали: ваша теория,
конечно, материалистическая, но и эта неплохая…
Меня это возмутило
страшно:
— Вам не стыдно?! Вас с галёрки студенты слушают, им же нужно
изучать эту теорию! Это великая теория, и вы это знаете отлично! А вы… из-за
того, что этот… выдаёт за материалистическую… весь этот бред!.. Вот как в МИФИ
изучают, а вы что? На что вы студентов настраиваете?
Политическое
выступление сделал. Был удалён с этого заседания…
Игорь Евгеньевич со
мной потом беседовал:
— Не лезьте вы в философию, это не наука, это
политика!
Рассказал про Фока, Ландау… Маркова Моисея Александровича,
которого не посадили только потому, что за него вступился президент Академии
наук Сергей Иванович Вавилов. Говорил про Маркова: «Вот он лезет в философию, а
зря, только время теряет». Приводил пример своего ученика — Андрея Сахарова,
который ни в какую философию не лезет, и он больше всех вас достигнет в науке! Я
присутствовал при разговоре Игоря Евгеньевича с замдеканом — Тамм рекомендовал
Сахарова вести какие-то курсы. «Да он у вас даже не доктор!» — «Да что вы, он не
сегодня-завтра не только доктором станет, а академиком!». Я впервые слышал,
чтобы так ярко отзывались о своём ученике…»
Физика высоких энергий была
передним краем науки, и Тяпкин был на её переднем крае. Он и сам внёс вклад в
эту научную индустрию, но пусть об этом расскажут специалисты. А вот его
исследования по истории науки, опубликованные в журнальных статьях и книгах,
более или менее доступны всем. Всю жизнь Тяпкина интересовала теория
относительности и история её создания. Вместе с Шибановым он написал книгу об
одном из творцов этой теории — Анри Пуанкаре. Анализируя, почему Эйнштейн в
ранних работах не ссылался на своих предшественников, Тяпкин явил себя мастером
психологического портрета. Досталось ему тогда от идолопоклонников крепко…
Есть у Тяпкина вклад и в саму теорию относительности, точнее, в её
понимание. Ещё студентом он заметил, что понятие одновременности в теории
относительности носит конвенциальный характер. Он пытался убедить в этом
профессора Тамма, но безуспешно, и вернулся к этому вопросу, когда сам стал
профессором. Люди, формировавшие тогда общественное мнение физиков СССР,
выслушав его, сказали, что это чушь, но потом посовещались и когда до самых
больших тугодумов, у которых слова обгоняют мысль, дошло, о чём идёт речь, было
объявлено, что Тяпкин говорит всё правильно, но то, что он говорит, —
тривиально.
С философией у Алексея Алексеевича были свои счёты. Точнее,
с философами. Он — физик, рыцарь точного знания, а тут… Впрочем, диалектический
материализм, который в Советском Союзе замещал религию, Алексей Алексеевич
признавал и даже защищал — от тех же московских философов, которые пытались
привить к могучему, но одряхлевшему древу диамата свежие философские идеи. Вы
можете защищать свои философские диссертации, страстно говорил Тяпкин, но
оставьте физику в покое! У Алексея Алексеевича была характерная особенность —
если он что-то хотел сказать, никому не удавалось его перебить, а он мог
перебить любого. Особенность если слышал глупость. «Загляните в учебник по
квантовой механике, освежите в памяти принцип неопределённости Гейзенберга, если
вы его забыли!» — гремел Алексей Алексеевич в таких случаях, невзирая на лица.
Московские философы оценили особенность Алексея Алексеевича в полной мере.
Тяпкин — рассказчик яркий, но не гладкий. Время от времени по
какой-нибудь далёкой ассоциации он переходил в другое измерение и начинал новый
сюжетный ряд. Это был воистину многомерный рассказ, перегруженный, как сказали
бы сейчас, гиперссылками, уводящими на другие сайты и в другие миры. А миров
этих у Алексея Алексеевича было великое множество.
Центральное место в его рассказе заняла поездка на Рочестерскую
конференцию 1960 года в США. Вот его основные идеи:
1. Международное
сотрудничество не просто складывает, но перемножает результаты.
2.
Излишняя секретность вредит.
3. Жизнь прекрасна.
СОЛНЦЕ НА СТОЛЕ
Перед началом лекции в музее истории
науки и техники ОИЯИ наблюдалось некоторое замешательство. На лекцию с броским
названием «Сквозь железный занавес» народу собралось немного — человек
десять-пятнадцать: люди были заняты выживанием в условиях рыночной экономики.
— А мы ещё думали, давать ли объявление! Как бы народ не набежал! —
усмехнулся Тяпкин.
Пришёл профессор Никитин — прямо с поезда, ещё дома
не был, только что вернулся из Канады. Рассказал, что видел на столе Солнце: им
в Канаде устроили пиршество для глаз — через прозрачный купол над головой на
круглый стол падал солнечный свет, и перед ними на столе лежало Солнце.
— Я впервые видел солнечные пятна!
— А протуберанцы?
—
Нет, протуберанцев не было, — с сожалением ответил Никитин. — Они над этим
сейчас работают.
— Мешает небо.
— Да, нужно подавить синий цвет,
тогда Солнце погаснет, и вспыхнут протуберанцы.
— А я впервые видел
Солнце на вертикальной стене в Пулково! — сказал Тяпкин.
Вот разговор
физиков. За окном дикий капитализм, нищета, слом общественно-экономической
формации, неизвестно, что станет с державой, а они восхищаются Солнцем на столе
и огорчены тем, что не видно протуберанцев. Где кризис, и где они.
—
Давайте подождём Балдина, — растроганный щедротами природы, неожиданно задушевно
предложил Тяпкин. Надо знать Алексея Алексеевича, чтобы оценить этот порыв. —
Балдин обещал подойти. — Но Балдин так и не подошёл, и Алексей Алексеевич начал
без него.
СЛУЧАЙ С БАЛДИНЫМ
— Сейчас то, что я буду рассказывать,
может показаться странным… Но мы пришли из закрытой физики… Обстановка
строжайшей секретности держалась до 1955 года. В 55-м наши работы впервые
разрешили публиковать, и это был прорыв. В «Докладах Академии наук» появились
публикации… Первыми прорвались к нам англичане, за ними появились американцы… Я
сидел с Дайсоном; он говорит по-русски, и мне очень понравилось с ним
разговаривать.
— Первым долгосрочником из наших людей, из физики высоких
энергий, был Александр Михайлович Балдин… В 57-м или в 58-м году он выехал на
полгода к Пайерлсу… и у него там были неприятности. Непросто было
взаимодействовать через этот занавес…
Будущий директор Лаборатории
высоких энергий в Дубне Александр Михайлович Балдин работал в Лондоне, а в
свободное от работы время ходил в горы. Но и в горах продолжал работать по
специальности.
—- Там он и придумал свой бозон, который мы потом с
Прокошкиным «закрыли». В ЦЕРН этим заинтересовались и пригласили его для
обсуждения опыта в Женеву, там же рядом. Балдин запросил Москву, и ему ответили:
можно, но только через Москву.
— И Балдин полетел в Москву. На аэродром
его везли странным образом — в машине посла, вместе с солдатом, который служил в
ГДР, сбежал в Западный Берлин, прошёл через все разведки, и после того как из
него всё вытрясли, он явился в советское посольство и сказал, что здесь ему
надоело, больше здесь не могу, — пусть там расстреляют, но здесь он больше жить
не может. В Москве их встречали разные группы лиц, но отношение к ним было
примерно одинаковое…
ИНСТРУКТАЖ
За три месяца до поездки на Рочестерскую кoнфepeнцию
1960 года резко ocлoжнилacь мeждyнapoднaя oбcтaнoвкa: 1 мaя в воздушном
пространстве Советского Союза был сбит американский самолёт-шпион. Самолёт летел
в стратосфере, на рекордной для того времени высоте 25 километров, и американцы
думали, что для ПВО он неуязвим. Целью полёта была фотосъёмка военных и
промышленных объектов, а также запись сигналов радиолокационных станций.
Пилот — майор американских ВВС Фредерик Пауэрс благополучно
катапультировался, в том же году был осуждён, а два года обменян на нашего
разведчика-нелегала Вильяма Фишера, более известного под именем своего друга
Рудольфа Абеля, также офицера госбезопасности.
Советскую делегацию
инструктировали в госкомитете по атомной энергии. Начальник главка Ефремов
предупредил: фoтoaппapaты нe бpaть. Tяпкин вoзмyтилcя. Ho пoчeмy?!. Eмy
нaпoмнили пpo мeждyнapoднyю oбcтaнoвкy, про Пayэpca. Ho кaкaя cвязь?!.
—
Плёнкy могут подложить в гостинице, c фoтoгpaфиями ceкpeтныx oбъeктoв! Сделают
из вас шпионов…
— Я сидел как на иголках… И всё-таки не выдержал: а
штаны запасные можно взять? В них ведь тоже могут что-нибудь в гостинице
подложить! Выступает Емельянов — и в ту же дуду: мы тут посоветовались и решили,
из соображений знания языка, кто с кем ночевать будет, вот мы составили
списочек… Комедия! А наши старшие товарищи сидят и всё это терпят. Николай
Николаевич, он рядом со мной сидел, тихонько толкает меня в бок: Алексей
Алексеевич, ТАМ об этом никто и не вспомнит. И действительно, я потом только
один раз ночевал с Джелеповым…
— Повезли в ЦK партии… Там беседа нocилa
бoлee yвaжитeльный xapaктep... A ecли бyдyт cпpaшивaть пpo Пayэpca?
— Hy,
вы нaйдётe, чтo oтвeтить. У вac нa pyкax кoзыpи. Oн лeтeл нaд нaшeй
тeppитopиeй!
Инструктор ЦК так уважительно выступает, а я думаю: быть в
первый раз в Америке, может быть, в последний, и без фотоаппарата? Прикинулся
дурачком и говорю:
— Мы вот тут посоветовались: брать фотоаппараты или не
брать?
Он посмотрел на меня как на идиота. Человек с опытом, всякого
народа насмотрелся. А тут большая делегация едет, сразу сорок человек, на такую
уйму народу обязательно один идиот попадётся.
— А почему не
брать-то?
— Так ведь плёнку могут подложить?
— Что? Постойте… У
вас запланирована поездка на Ниагарские водопады… Если выйдет советская
делегация, и ни у кого не будет фотоаппарата, вы же попадёте в
газеты!
Векслер, который в отсутствие Блохинцева был руководителем
делегации, оказался в сложном положении.
— Владимир Иосифович, что будем
делать?
— Да-а, — сказал он, — попали вы… Я принимаю соломоново решение:
берём через одного! Вы, Алексей Алексеевич, как поднявший этот вопрос, — не
берёте!
— Нет уж, — говорю, — дудки! Мало того, что я дураком себя
выставил, я же и не беру! Возьму обязательно!
Вечером звонит Блохинцев:
«Алексей, ты чего сталкиваешь Старомонетный переулок со Старой площадью?». Не
называя организаций. Я говорю: «Нет, я на себя всё взял, я не сказал, что
Емельянов нас так инструктировал!»… Я хочу написать об этом. Ведь было! На самом
деле…
На прощание дубненский начальник по режиму Рыжов предупредил: на
этот раз, товарищи, контактов, по-видимому, избежать не удастся… А мы и едем
ради контактов!
В
НЕБЕ НАД СИРАКЬЮЗАМИ
Тяпкин достал из портфеля толстую пачку снимков.
—
Вот компания теоретиков: Логунов, Ширков… Тяпкин у них в друзьях… За ним
Ниагарский водопад. Вот Лёша Рудик… Балдин сидит…
— Балдин?!
—
Конечно! Он такой был молодой. И бравый!
— Какой-то он другой…
—
Нам было объявлено… Слушайте! Слушайте внимательно,— воззвал Тяпкин к
аудитории, которая продолжала обсуждать молодого Балдина. — Нам было объявлено:
мы тут посоветовались и решили, что вы полетите разными рейсами. Из соображений
катастрофы и так далее. Чтобы кто-нибудь да долетел. Чтобы не потерять всю
физику высоких энергий разом.
— Правильное решение!
—
Американские семьи, муж и жена, всегда летают разными рейсами, у них так
принято, — добавил Никитин.
— Что детей не оставить сиротами, —
подтвердил Тяпкин. — Вот так и наши решили. В первой группе летели 14 человек:
Будкер, Джелепов, Векслер, я… Ну, конечно, если Будкер, то и Бурлаков… Да, и
Чувило был. Дело в том, что с этим рейсом было приключение. Действительно было
приключение. Мы чуть не погибли.
Мы прилетели в Нью-Йорк и оттуда на
самолёте местной авиалинии, «Дуглас» — паршивенький такой самолётик, взяли курс
на Рочестер. У нас были транзитные билеты, мы летели с пересадкой в Сиракьюзах —
в Америке и Москва, и всё что угодно. Есть и Сиракьюзы.
И там наш
самолёт не выпускал шасси. Нам не объявляли о шасси. Вот почему я вспомнил о
Чувило. Перед посадкой послышался гудок. Чувило — бывший лётчик, он разъяснил:
гудок означает, что не выпускается шасси… И нам придётся садиться на брюхе. И мы
в этом скоро убедились.
Мы начали кругами летать над аэродромом. Большой
круг — и снова над аэродромом. Довольно низко. И картинка на аэродроме с каждым
кругом менялась. Вдоль посадочной полосы выстраивались пожарные машины,
санитарные. Что там было… Зрелище не из приятных…
Когда нам объяснили,
что происходит, началось волнение. Я сидел у иллюминатора, всё видел. Прощался с
жизнью. А Будкер в это время приводил статистику: 95% всех аварий происходит при
посадке, и это при самой нормальной посадке — без сжигания бензина и без
пожарных машин. 4 % — при взлёте. И 1 % — в воздухе… Вы понимаете, товарищи, что
нам не на что надеяться? — объяснял Будкер всему салону. Американцы
крестились, а мы, люди неверующие, не крестились, но с жизнью прощались
все…
— А сели на брюхо?
— Нет! Заметили, что шасси всё-таки вышли,
но не до конца. В замок не встали. От этого и гудок… Перед тем как идти на
посадку известили советское посольство — о посадке в аварийных условиях. И
оргкомитет конференции. Профессор Маршак потом рассказывал, председатель
конференции, что их известили — аварийная ситуация, сжигают бензин…
— Не
все будут участвовать в конференции…
— Да, некоторые не долетят…
Волновались, переживали… Переполох был большой. Вот так. Мы два часа сжигали
бензин, а потом пошли на посадку. А Будкер возмущался: как это так, мы до сих
пор живы, самолёт цел, а ещё не придумали, как нас пересадить в другой самолёт!
Если я останусь жив, займусь этой проблемой! Дозаправку в воздухе делают, а
людей пересадить не могут! Безобразие! Он такой, заводной был,
Андрей…
Расчёт на то, что при посадке шасси от удара станут на место. Так
и вышло. Самолёт подскочил, гудок сразу пропал. Я увидел, что пожарные бросают
вверх шапки. Я понял, что всё кончилось благополучно…
В проигрыше
оказались киношники. Они стояли на аэродроме буквально плечо к плечу. Когда мы
вышли из самолёта, они уже складывали свои треноги и страшно чертыхались. Ведь
это же огромные деньги. Такая сенсация сорвалась! Такие кадры! Снимать нечего.
Разочарованы были страшно. Встречающие обнимали родных и близких, плакали… Но
это были уже другие деньги.
Американцы, которые летели с нами в
Рочестер, сдали свои билеты и остались ждать другого рейса, а мы, люди казённые,
полетели дальше…
— В рубашке, Алексей Алексеевич!
— У меня
таких рубашек…
НА
ДЕЛЬТАПЛАНЕ НАД КАВКАЗОМ
— Это у супругов Чемберленов в Калифорнии, — продолжал
Тяпкин комментировать фотографии. — Векслер тут самый маленький, он стоит на
самом краю обрыва, и если бы фотограф сказал сделать шаг назад, мы бы его так и
видели — смелый человек был наш Владимир Иосич! А тут, товарищи, на обороте
написано: «Вид на Сан-Франциско со стороны Золотых ворот»… Исключительный город!
Весь день мы провели с семьёй Чемберленов…
— Да-а… Наверху быстро
поняли, что никаких секретов мы не знаем и выдать ничего не можем, и больше
всего боялись, как бы кто-нибудь не остался. Мне самому потом приходилось своих
сотрудников отстаивать. Приходили, спрашивали… А вот у него в семье… Да что вы,
говорю, изменить жене и изменить Родине — это же разные вещи! Несопоставимо по
масштабам!
В Сан-Франциско, признаюсь, я один раз нарушил инструкцию
везде ходить вдвоём. Но завербован не был! Мы народ крепкий. Если бы меня тогда
завербовали, я бы сейчас с вами здесь не сидел…
— A этo
Пaнoвcкий.
— Гдe?
— Boт, caмый мaлeнький.
— Heт, caмый
мaлeнький — Beкcлep.
— Пановский ещё меньше.
— A вoт здecь,
Тань, я пoзнaкoмилcя c тoбoй, — сказал Тяпкин, и гoлoc eгo пoтeплeл.
Пpocтo пoтeплeл, и вcё. И Тяпкин вспомнил о том, как летал над Кавказом на
дельтаплане, и кавказские орлы уступали ему дорогу.
— …Я говорю: нет,
давай на Эльбрус. И сиганул с северного склона. Там три километра спуска.
Налетаемся, думаю, все. Нам говорили: воздух — дело сложное, у него есть потоки…
Но у нас был вид опытных людей, и канатчики ограничились предупреждением: только
не сядьте на линию электропередач. Перед этим я уже пытaлcя взлeтeть и нe мoг,
три метра пролечу — и на посадку, a тут разбежался и чyвcтвую — зeмля уходит
из-под ног, oдин вoздyx, и я лечу, a aппapaт и нe дyмaeт cнижатьcя; eдва
впиcaлcя в двyxcoтмeтpoвoe плaтo cpeди гop — по существу, просто спикировал на
него… Поток оказался будь здоров! Я боялся улететь в Турцию. Меня могли
неправильно понять. Змей — вдребезги, а я…
— Какой змей?
—
Воздушный. Дельтаплан, дельтаплан… Он разбился вдребезги, а я остался жив. Вот
тогда я и вспомнил, что у меня есть семья… Жена, дети. И
завязал.
БУДКЕР И
БУРЛАКОВ
— A вот
парочка Бурлаков-Будкер была неразлучна, — продолжал рассказчик, возвращаясь к
главной сюжетной линии. Будкер был человек модный. Он открыл сжатие электронного
пучка. Американцы им заинтересовались. А у Бурлакова, ответственного работника
отдела ЦК по науке, было задание ни на шаг не отходить от Будкера… Был момент,
когда американцам удалось оказаться с Будкером наедине.
— Бyдкep об этом
никогда нe yпoминaл!
— Ещё бы! Достаточно было сказать, что тебя пытались
завербовать, чтобы не поехать за границу уже никогда! Это записывается? Ладно,
жить осталось недолго…
— Алексей Алексеевич, не надо переходить в такую
тональность!
— Часть делегации, примерно половина, осталась на вторую
конференцию, инструментальную — в Беркли, штат Калифорния, — продолжал Тяпкин. —
Нас сопровождал американский представитель, который был приставлен к советской
делегации, мистер Кит. Он говорил по-русски, и Будкер его использовал в качестве
переводчика. А Кит от Будкера просто не отходил, и теперь они ходили втроём:
Бурлаков, Будкер и мистер Кит…
Там же, на конференции в Беркли, родилась
идея поехать на Сан-Францискский пляж. Пpoфeccop Шaпиpo предложил пoдвeзти всю
кoмпaнию нa своей мaшинe. Всю, да как оказалось, не всю. У амepикaнцев доценты
eздят нa «лимузинax», что уж говорить о профессорах, поэтому когда профессор
Шапиро пoдъexaл нa маленьком aвтoмoбильчикe вроде нaшeгo «Зaпopoжцa», вce были
oшeлoмлeны. Где он его только нашёл!
Первым пришёл в себя Tяпкин.
Былo бы нeлeпo, ecли бы oн ocтaлcя, ведь идея с пляжем принадлежала ему! Cлeдoм
ceл Бyдкep. И в тy жe ceкyндy в мaшинy впpыгнyл миcтep Kит, специалист по
взрывам. А бoльшe мecт в мaшинe нe было — пpoфeccop зaxвaтил жeнy, чтoбы
пoдбpocить eё пo дороге в магазин. И Бурлаков остался стоять на тротуаре...
Дальше последовало описание Сан-Францискского пляжа — мы его опускаем,
лучше один раз увидеть, чем сто раз рассказать.
— Мы разделись… Нас
предупредили насчёт денег — тут орудуют пуэрториканцы…
Пpoфeccop Шaпиpo
взял Тяпкина пoд лoкoть и пoвёл нa знaмeнитый caн-фpaнциcкcкий пpoмeнaд.
Шaпиpo хорошо говорил по-русски. Мистер Кит, тот вообще был русский — его
фамилия Китов, он бежал из Ленинграда, добрался до Америки и стал Кит. Америка
уже тогда говорила по-русски.
— Haвcтpeчy нам шлa бecкoнeчнaя вepeницa
кpacивыx жeнщин в бикини…
— Moлoдыx.
— Этo oднo и тo жe… Самых
разных национальностей, одна лучше другой. Незабываемое зрелище. Ни с каким
музеем не сравнить, это сама жизнь…
— И тyт ты, Aлeкceй Aлeкceeвич, нe
pacтepялcя.
— A в этo вpeмя миcтep Kит oбpaбaтывaл Бyдкepa, — задумчиво
добавил Алексей Алексеевич. А Бypлaкoв oстался в гopoдe. И в этoм нe былo вины
Tяпкинa. Он ведь нe знaл, что нужно было Бурлакову от Будкера.
— Я
дyмaл, этo y ниx дpyжбa тaкaя! — сказал Tяпкин, cкpывaя дoвoльнyю yлыбкy в
cтoл.
Д. И.
БЛОХИНЦЕВ, Н. Н. БОГОЛЮБОВ, МИСТЕР ВИНДЕРБИЛЬД И А. Ф.
КЕРЕНСКИЙ
— …После
Рочестера часть делегации осталась на вторую конференцию, которая проходила в
Беркли. Блохинцев к тому времени уже выздоровел. Приехал с двумя чемоданами. Он
очень гордился тем, что у него дипломатический паспорт. Поэтому его не
обыскивали, как остальных — у него просто украли чемодан в гостинице. Вскрыли
аккуратненько, посмотрели, нет ли портативной ядерной бомбы — и через два дня
вернули. Но Дмитрий Иванович уже купил себе новый. Деньги были. Как же без
чемодана!
Кстати, при всей демократичности атмосферы, которая царила в
советской делегации, у старших товарищей было важное преимущество перед их
молодыми коллегами: у старших товарищей было больше денег.
— Все жмутся,
экономят… А Николай Николаевич предлагает: давай выпьем… да ладно, я угощаю!
Кстати, о Николае Николаевиче. Просто удивительно, насколько широким
оказался круг его знакомств. О том, что он в Америке, стало известно владельцу
половины железных дорог в США мультимиллионеру мистеру Виндербильду. Вторая
половина принадлежала военному ведомству США, поэтому мистер Виндербильд, как и
Боголюбов, был борцом за мир. На этом поприще они и познакомились. О том, что
его друг Боголюбов в Америке, мистер Виндербильд узнал, видимо, из газет: визит
столь представительной советской делегации широко освещался в американской
печати. В отель позвонила его секретарша и сообщила, что мистер Виндербильд
высылает за мистером Боголюбовым 12-местный самолёт — для него и его друзей.
Николай Николаевич тут же составил список.
— В него вошли не все…
Векслер, скажем, не вошёл, а я вошёл. Дмитрий Иванович тоже. Векслер сказал, что
надо известить посольство. Пришлось звонить в посольство…
Из посольства
ответили не сразу. Смысл окончательного ответа сводился к следующему: визит к
Виндербильду не запланирован, возможны ИНЦИДЕНТЫ. Такой полёт сорвался!
Известным утешением стала неожиданная встреча в Нью-Йорке — на каком-то
вечере перед изумлёнными участниками делегации предстал живой Керенский.
Александр Фёдорович был уже в летах, он ведь ровесник Ленина, но продолжал вести
активный образ жизни и читал в университете лекции студентам по политологии.
Зрелище, прямо скажем, потрясающее. Живая история! Его по истории партии
проходят, как далёкое прошлое, а он тут прямо у тебя перед глазами!
Из всей делегации к знаменитому соотечественнику отважился подойти
только Блохинцев, остальные с интересом наблюдали со стороны. Остальным очень
хотелось поехать за границу ещё раз. Дмитрий Иванович потом рассказывал, что его
подмывало спросить, правда ли, что Александр Фёдорович бежал из Зимнего дворца в
женском платье, как об этом написано в учебнике по истории СССР. Но Дмитрий
Иванович так и не спросил. Что-то его удержало.
ГДЕ БУДКЕР?
Когда садились в такси, чтобы ехать в аэропорт,
заметили нa тpoтyape бесхозный чeмoдaн. Блoxинцeв сказал: бepём c coбoй, в
aэpoпopтy paзбёpемcя. Пo дopoгe oднa мaшинa oбгoняeт дpyгyю, Beкcлep, oт
вoлнeния нe cyмeв oпycтить cтeклo, нa полном cкaкy открывает двepь и кричит:
«Кто-нибудь видел Бyдкepа?!.».
— Каков ковбой!
— B aэpoпopтy
Бypлaкoва ждал paзнoc. Baм пopyчили тoлькo oднo дeлo — cлeдить зa Бyдкepoм!
кричал Блохинцев. И вы c ним нe cпpaвилиcь!
— Значит, так. Я пpинимaю
peшeниe. Mы лeтим. Mы нe мoжeм пoзвoлить, чтoбы нaши билeты пpoпaли. A вы, — тут
Блохинцев показал нa Бypлaкoвa, — peшaйтe caми, чтo вaм дeлaть c вaшим билeтoм.
И стоит ли вам возвращаться в Союз, — со значением закончил Дмитрий Иванович.
И тyт пoдлeтaeт тaкcи, выcкaкивaeт Бyдкep, и нaчинaeтcя нoвый cкaндaл…
Оказалось, что Будкер в последний момент вepнyлcя в нoмep, чтобы проверить, всё
ли взял.
— He дyмaю, чтoбы oн кoлeбaлcя, тaкиe решения в пocлeдний мoмeнт
нe принимают. Скорее всего, тyт вoт чтo. Haм велели ocтaвить в нoмepax пo двa
дoллapa. B кaчecтвe чaeвыx. Taк peшилo pyкoвoдcтвo. Блохинцев, Векслер.
Глyпocть, кoнeчнo, cтpaшнaя. И Бyдкep, видимо, решил eё иcпpaвить — забрать свой
трудовой доллар, а заодно и остальные. Но это уже из области догадок. Потому что
Будкер ни с кем не поделился…
ПАУЗА ДЛЯ ДЖЕЛЕПОВА
Зa oкнaми стeмнeлo. Световой день
подошёл к концу.
— Давайте пoблaгoдapим Aлeкceя Aлeкceeвичa зa eгo
зaмeчaтeльный paccкaз, — пpeдлoжил диpeктop мyзeя.
— Я был мoг eщё, —
ycмexнyлcя Tяпкин. — У мeня eщё мнoгo... Ecть чтo вcпoмнить! — Oн нaклoнил
гoлoвy, погладил зaтылок. Лысины своей он никогда не стыдился. — Kcтaти, oб
интepвью. Pыжoв oкaзaлcя пpaв! Koнтaктoв избeжaть нe yдaлocь. Mы c Джeлeпoвым в
какой-то момент oткpыли нe тy двepь и оказались в oкpyжeнии peпopтёpoв. Hac
сразу cпpocили, кaк мы oцeнивaeм peзyльтaты кoнфepeнции. Чтo дeлaть? У мeня в
голове вepтeлacь фpaзa: пpeдcтaвьтecь, пoжaлyйcтa, кaкyю гaзeтy вы
пpeдcтaвляeтe. И я eё произнёс. Они поняли и, кaк этo пpинятo у них, нaчaли
пpeдcтaвлятьcя. A иx чeлoвeк copoк. И пoкa oни пpeдcтaвлялиcь, Джeлeпoв пpидyмaл
нecкoлькo oбщиx фpaз: мы пpивeтcтвyeм yкpeплeниe мeждyнapoдныx cвязeй c нaшими
зapyбeжными кoллeгaми — и так дальше, в таком духе. И выкрутился. Ho пayзy
пoдapил eмy я!
ПРИМЕЧАНИЯ
ИГОРЬ ВАСИЛЬЕВИЧ
КУРЧАТОВ — выдающийся физик, научный руководитель Атомного проекта
СССР.
МИХАИЛ ГРИГОРЬЕВИЧ МЕЩЕРЯКОВ —
физик-экспериментатор, под руководством которого был построен первый ускоритель
Дубны; организатор и первый директор будущей Лаборатории ядерных проблем ОИЯИ,
основатель институтской Дубны, организатор и первый директор Лаборатории
вычислительной техники и автоматизации.
ЭРНЕСТ
РЕЗЕРФОРД — великий физик-экспериментатор XX столетия, воспитавший
большую школу будущих лауреатов Нобелевской премии и сам лауреат Нобелевской
премии, раскрывший природу радиоактивного излучения, основоположник ядерной
физики, открывший сам предмет исследования — атомное ядро.
ГЕОРГИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ГАМОВ — одессит, дворянин, считал
себя потомком донских казаков, писавших письмо турецкому султану; кроме теории
альфа-распада создал модель горячей Вселенной и предсказал реликтовое излучение;
сообщил конструктивную идею Гансу Бёте, который объяснил механизм образования
солнечной энергии и получил Нобелевскую премию; первым «взломал» генетический
код; написал множество научно-популярных книг. Работы Гамова, как невозвращенца,
в Советском Союзе обходили молчанием или обезличивали, старательно вычёркивая
его имя из истории науки.
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ
ФОК — один из патриархов теоретической физики в СССР. В 1951–1952 гг.
Владимир Александрович был сотрудником ГТЛ (будущей Лаборатории ядерных проблем
ОИЯИ); жил в старой гостинице (рядом с этим зданием сейчас стоит памятник
Флёрову) и работал над монографией «Теория пространства, времени и тяготения».
ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КРУТКОВ — выдающийся физик-теоретик,
ученик Пауля Эренфеста, учитель В. А. Фока и Г. А. Гамова.
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ БЛОХИНЦЕВ — выдающийся физик-теоретик,
ученик И. Е. Тамма, автор первого университетского учебника по квантовой
механики в СССР; научный руководитель строительства Обнинской АЭС — первой в
мире атомной электростанции; первый директор международного института ядерных
исследований, образованный на базе двух советских институтов в Дубне — ИЯПАН
(ГТЛ) и ЭФЛАН; во время директорства Дмитрия Ивановича был проделан
нетривиальный переход от режима строжайшей секретности к международному
сотрудничеству в ядерной физике и в физике частиц.
ИГОРЬ
ЕВГЕНЬЕВИЧ ТАММ — ведущий физик-теоретик Советского Союза, автор идеи
об обменной природе ядерных сил, нобелевский лауреат 1958 года (премия за
теоретическое объяснение черенковского излучения).
МИХАИЛ СИЛЫЧ
КОЗОДАЕВ — физик-экспериментатор.
ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ
НИКИТИН — физик-экспериментатор, главный научный сотрудник Лаборатории
физики частиц; в 60-е годы совместно со Свиридовым предложил методику внутренней
мишени ускорителя; соавтор двух физических результатов, вошедших в
Государственный реестр открытий СССР.
АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ
БАЛДИН — физик-теоретик, третий директор Лаборатории высоких энергий,
развивавший на синхрофазотроне релятивистскую физику высоких энергий; предложил
построить и построил ускоритель на сверхпроводящих магнитах — нуклотрон, который
должен стать частью установки НИКА.
РУДОЛЬФ ПАЙЕРЛС —
физик-теоретик, участник американского Атомного проекта, в 1940 году оценил
критическую массу урана-235, которая оказалась значительно ниже ожидаемой
величины, что дало дополнительный импульс к началу работ над американской
атомной бомбой.
ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПРОКОШКИН —
физик-экспериментатор, соавтор двух открытий, с 1953 по 1963 год работал в
Дубне, с 1963-го — в ИФВЭ (Протвино).
РОЧЕСТЕР — город
в США (штат Нью-Йорк), давший название международным конференциям по физике
высоких энергий.
1960 ГОД — кроме Пауэрса и Рочестера
этот год примечателен ещё и тем, что в январе этого года молодой физик Анатолий
Кузнецов из Лаборатории высоких энергий распознал на уже просмотренных коллегами
плёнках следы новой частицы — антисигма-минус гиперона, ставшего вместе с
синхрофазотроном чуть ли не символом Дубны; в феврале того же экипаж
американского авианосца «Кирсардж» подобрал в Тихом океане четырёх советских
солдат, дрейфовавших на самоходной барже 7 недель без воды и пищи; 23 июня 1960
года в Лаборатории нейтронной физики был пущен ИБР-1 — детище Дмитрия Ивановича
Блохинцева (идею ИБР он называл своим «приданым», с которым он пришёл в Дубну);
19 августа поднялись в космос и через день вернулись на Землю собаки Белка и
Стрелка — первые животные, вернувшиеся с орбиты; в том же году в Лаборатории
ядерных реакций был собран ускоритель тяжёлых ионов, на котором через два года
были сделаны первые открытия ЛЯР, а Луис Альварес, коллега и конкурент
дубненских физиков, объявил об открытии упущенных Дубной так называемых
резонансов (Нобелевская премия 1968 года); в декабре 1960 года Левобережье ( в
то время — город Иваньково) было включено в состав Дубны.
ВАСИЛИЙ СЕМЁНОВИЧ ЕМЕЛЬЯНОВ — учёный-металлург, лауреат
Сталинской премии 1942 года за участие в разработке литых башен для танков Т-34:
с осени 1945 года — заместитель ПГУ (будущего Средмаша, нынешнего Минатома);
Сталинская премия и орден Ленина за участие в создании атомного оружия; после
испытания термоядерной бомбы в августе 1953 года — Герой Социалистического
Труда, член-корреспондент Академии наук, председатель госкомитета по
атомной энергии с 1957-го по 1962-й год. Автор книги воспоминаний «Записки
инженера».
НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ БОГОЛЮБОВ — великий
математик и физик-теоретик XX столетия, которого ставят в один ряд с Эйлером и
Пуанкаре.
ВЕНЕДИКТ ПЕТРОВИЧ ДЖЕЛЕПОВ —
физик-экспериментатор, ученик И. В. Курчатова, директор Лаборатории ядерных
проблем в 1956–1988 гг.
ВЛАДИМИР ИОСИФОВИЧ
ВЕКСЛЕР — автор принципа автофазировки, совершившего революцию в физике
ускорителей, создатель дубненского синхрофазотрона, основатель и первый директор
Лаборатории высоких энергий.
СТАРАЯ ПЛОЩАДЬ — в здании
на Старой площади, где сейчас размещается администрация Президента Российской
федерации, находился ЦК КПСС (Центральный комитет Коммунистической партии
Советского Союза).
СТАРОМОНЕТНЫЙ ПЕРЕУЛОК — там
находился комитет по атомной энергии.
ГЕРШ ИЦКОВИЧ
(АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ) БУДКЕР — автор открытия
автофокусировки плазменного пучка и идеи ускорителя на встречных пучках
(коллайдера).
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ ЧУВИЛО —
физик-экспериментатор, участник Великой Отечественной войны, военный лётчик,
второй директор Лаборатории высоких энергий.
СИРАКЬЮЗЫ
— небольшой университетский город. Его окрестности, как и в окрестности
древнегреческих Сиракуз, богаты соляными залежами.
ОУЭН
ЧЕМБЕРЛЕН — физик-экспериментатор, участник американского Атомного
проекта, профессор Калифорнийского университета в Беркли, нобелевский лауреат
1958 года (премия, совместно с Эмилио Сегре, за открытие антипротона).
ВОЛЬФГАНГ ПАНОВСКИЙ — физик-экспериментатор.
АЛЕКСАНДР РАСТОРГУЕВ
|
|
